Всадники смерти - Дэн Абнетт

И все же различия между ними были слишком велики и вскоре грозили стать еще больше.

Крыши срубленных из сосны домов Чойки-на-Линске были сделаны из серой ясеневой дранки, дранка стелилась внахлест, что делало ее похожей на чешую. Город на Линске стоял тысячи лет. Чойка уже две сотни лет была воплощением предыдущей версии, которую разрушили до основания во времена Магнуса Благочестивого. Город старых, сухих, мрачных домов мог сгореть дотла в считанные часы.

Воллен и Хейлеман вошли в барак под низкой двускатной крышей, который служил городским постоялым двором. Столбы у дверей были инкрустированы малахитом, а на перекладине болтались амулеты, пучки целебных трав и допотопные коньки с деревянными подошвами.

В помещении с закопченными балками под потолком было темно. По утоптанному земляному полу был разбросан грязный тростник, тут и там стояли разнокалиберные скамьи, табуреты и козлы. Дровяной дым заполнял спертый воздух и спиралью закручивался в лучах света, проникающих в щели окон. Воллен учуял запах специй и мяса, коптящегося на вертеле, запах уксуса и хмеля. Ему не удалось уловить ни одного запаха, который не оскорблял бы его нос.

Вокруг крашеного стола сидели длиннобородые старики и грели в изуродованных артритом пальцах железные рюмки с самогоном. Они подняли головы. Изборожденные морщинами лица, взгляд глубоко посаженных глаз под тяжелыми веками намеренно уклончив.

— Приветствую, отцы, — небрежно бросил Хейлеман. — Где хозяин?

В ответ тот же немигающий взгляд.

— Я спрашиваю, где хозяин гостиницы?

Ни ответа, ни какого-нибудь знака, свидетельствующего о том, что его вообще услышали.

Хейлеман изобразил, будто пьет из чаши, и почесал живот.

Карл Райнер Воллен отвернулся. Его не впечатляли надменный тон и кривлянье Герлаха Хейлемана. Внимание Карла привлек висящий на стене огромный широкий меч. Это было оружие кислевитов, длинный, обоюдоострый меч Господаря с глубокими желобами. Шашка, припомнил Карл, так называлось у них это оружие.

— Чего вам? — послышался низкий голос.

Воллен обернулся, ожидая увидеть мужчину, но вместо этого увидел грузную женщину с болезненно-желтым цветом лица. Она вышла из задних комнат, вытирая кухонный нож о полосатый фартук. Мясистые щеки навсегда превратили глаза женщины в узкие щели. Она смотрела на Герлаха.

— Еда? Питье? — спросил Герлах.

— Ни еды, ни питья, — ответила женщина.

— Но я чувствую запах, — настаивал Герлах.

Женщина пожала покатыми плечами под наброшенным платком:

— Дрова горят.

— Жалкая старая кляча! — выругался Герлах и, вытащив из-за пояса мешочек из козьей кожи, высыпал его содержимое на пол. Серебряные имперские монеты, подскакивая, раскатились по грязному тростнику. — У меня там, на улице, шестьдесят два голодных, измученных жаждой солдата! Шестьдесят два! И ни один ублюдок из этой дыры не достоин чести почистить сапоги любого из них!

— Герлах… — попытался остановить его Воллен.

— Заткнись, Карл! — Шея Герлаха начала багроветь — верный признак дурного нрава.

Он шагнул к обрюзгшей женщине, потом вдруг наклонился и подхватил с пола монету.

— Видишь это? — спросил Герлах, тыкая в лицо женщине зажатой между пальцами монетой. — Его Высочество Карл-Франц! Это по его приказу мы прибыли сюда, чтобы с оружием в руках защищать это забытое Богом захолустье! Вам следует благодарить нас! Вы должны быть счастливы оттого, что можете дать нам кров и накормить, чтобы мы были готовы охранять ваши души! Даже не знаю, зачем нам это надо, горите вы все синим пламенем!

Хозяйка постоялого двора удивила Герлаха. Она не отступила. Наоборот, она сделала выпад вперед и с такой силой выбила монету из его руки, что та со свистом пролетела через весь зал. Женщина разразилась потоком ругани, в лицо демилансера посыпались проклятия на грубом языке кислевитов.

Не переставая ругаться, хозяйка экспрессивно размахивала перед собой кухонным ножом.

Герлах Хейлеман отступил на шаг и потянулся к кинжалу.

— Хватит! — остановил его Карл. Он оттолкнул Герлаха в сторону и повернулся к женщине, подняв руки с раскрытыми ладонями, чтобы ее успокоить. — Нам нужна еда и питье. Мы заплатим и за то, и за другое, — медленно сказал он.

— Ни еды, ни питья, — повторила она.

— Ничего?

— Все кончилось! Все забрали!

Хозяйка, резко махнув рукой, пригласила Карла следовать за собой и провела его в небольшую боковую комнату, где были навалены мешки с рожью. На мешках стоял деревянный сундук. Женщина подняла крышку сундука и продемонстрировала Карлу его содержимое.

Сундук был до краев заполнен имперскими монетами. Ни один казначей армии императора не мог похвастать таким богатством.

Хозяйка постоялого двора загребла пятерней серебро.

— Все забрали! — резко повторила она.

— Расскажи — как?

В течение нескольких предыдущих недель через Чойку прошли семь соединений императорской армии. В первый день был тоже отряд лансеров, и, судя по описанию хозяйки, это были джагеры из Альтдорфа. Жители Чойки с радушием приняли их и предоставили им все необходимое — мясо, выпивку, ночлег, корм для коней. Ко всем семидесяти лансерам они отнеслись как к братьям.

Двумя днями позже прибыла колонна пехотинцев — девять сотен мужчин из Виссенланда, большей частью копьеносцы, но и аркебузеров было предостаточно. Вслед за пехотой — еще две сотни копьеносцев и обоз артиллерии из Нулна. В тот вечер население Чойки увеличилось почти в два раза.

Едва ушли одни, прибыли другие. Лучники, аркебузеры и алебардщики, по словам хозяйки постоялого двора, на них была форма желтых и черных цветов, так что, вероятно, они были из Аверланда.

Потом еще шестьдесят здоровенных парней из Карроберга, которые несли свой массивные мечи на плечах, как дубины. После них пятнадцать сотен императорских наемников, которые перепились так, что едва не подняли бунт.

А на следующий день после наемников прибыли тридцать Рыцарей Пантеры. Эти, как призналась хозяйка, выглядели действительно впечатляюще. Все высокие, в доспехах, достойных принца. Они вели себя почтительно и стоили уважительного отношения, но к этому времени местные жители устали от бесконечных гостей.

Запасы Чойки иссякли.

— У них едва ли хватит еды до следующего урожая, — сказал Воллен. — Можешь разбрасываться деньгами, сколько твоей душе угодно, — здесь ничего не купишь.

Они стояли на крыльце постоялого двора. Хейлеман медленно повернулся к Воллену:

— Я чувствую запах еды. Она вонючая, но это еда.

Воллен покачал головой:

— Они готовят для горожан, каждый принес все, что мог. Те, кто были здесь до нас, перевели почти весь запас дров. Это запах ужина на всех жителей Чойки, они готовят его на единственном костре, больше не могут себе позволить.