Первый день весны - Юрий Владимирович Сапожников

«Пятерочку» охранником. Или дворником хоть. Так ни фига, будет из себя идиота корчить, жалость вызывать. Сам, поди, алкашина, работать лень. Мне вот таких совсем не жалко… Да ты глянь — куртка у него модная! У тебя вроде такая была… Яйцо сварить? И чего на кухне куришь, на балкон бы шел…

Да, это она. Та самая, шестнадцатилетняя девочка Аня, только спустя двадцать лет. Ничего, собственно в ней не поменялось. Глаза немного утонули в сетке морщинок, выцвели в бледный голубенький ситец, зато рот остался прежний — обиженно надутый, круглый. Тогда, в девяносто шестом году она ему казалась пунцовым, бархатным бутоном, не раскрытым только еще в силу скромности, однако, внутри сложным, интересным, наполненным эмоциями, мыслями и пылкими мечтами. Обманулся, черт возьми, с первой встречи. Угадал только про грудь — хорошая, это правда. И надо было тогда отступить, прикончить это обычное дело, позволить другому человеку, а, может, и ей тоже, испытать настоящее счастье. Потому что через двадцать лет наблюдений за ее коровьей натурой Сергею почему-то представлялось все чаще, как она давится за завтраком куском булки, кашляет, округляя бессмысленные глаза, а у него в руке догорает сигарета и жалко выбросить чинарик, чтобы выбить у нее из горла хлебный кляп.

В девяносто седьмом теплынь после длинной зимы наступила быстро, за пару недель. Над весенней, разломавшей мгновенно лед, рекой метался радостный ветер, носил пухлых чаек и стремительные черточки ласточек. Сергей подрулил к общаге, приткнул машину сбоку от входа, прямо на газоне, в тополевой, еще голой, тени, лениво курил, перематывал на магнитоле Круга, понемногу хлебал пиво. Тут она живет. Сейчас вернется с учебы, повезу в кафе, потом погулять на речку. Ночи тают, светлеют, куда ей деваться? В общаге сидеть глупо, не откажется. Долго, конечно, динамил с осени, да все некогда. Но живет с девками, к мужику не переехала, значит, дожимать, и всех делов. Правда, сказали, таскается с ней какой-то лошара, ну этого подвинем.

Она появилась из недр дребезжащего железными кишками трамвая около шести вечера. Действительно, какой-то парень аккуратно ссадил ее с ржавой подножки, придерживая локоть в джинсовой куртке, повел к общежитию, говоря что-то в пышноволосую голову. Они прошагали мимо красной «восьмерки», откуда играл «Фраер», мимо высунутой Серегиной ноги в белой кроссовке, на облезлом крыльце дома стояли, беседуя, в полуметре друг от друга. Не дала еще, видать. Ломается. Вот уж реально, фраер, ухажер-то. Ну, значит, сегодня дело надо заканчивать. А погоди-ка, паренек ведь знакомый — майка вон черная «Гуччи», полиняла за много лет. Солдатик, почти готовый инженер, Серегин однокурсник, усатый, рыжий кривоногий Димон. Да они еще и в одной общаге живут. Там бы и подкатывал, лупень. Вот это поворот! Юная коза и усатый герой немецкого порно… Впрочем, это не про Димона. Он — сразу жениться. Он — по-честному.

Следующим утром, с досадой оттирая водкой предательские пятнышки с желтого велюрового сиденья машины, Серега думал — неплохая девка, да ничего и особенного. Как раз бы Димону жениться. Медленная, грустная телка, и с шампанским не раскачалась. Весь умаялся, а она только вспотела немного, стала холодно-липкая, лягушечка. Смотрела, однако, преданно, когда подвез и высадил. Так просто не бросишь, придется погулять. Ну, бывает и такое…

— Ты своему-то, ухажеру, не говори, Анька, слышь? — угощая ее, непонятливую, дымящей дурью из пластиковой полторашки, гнусил как-то вечером Серега. В машине кумар, хоть и стекла приспущены. Воняет сладким планом, с улицы тянет яблоневым цветом и гудроном, которым работяги днем заливали лопнувший, морщинистый, как старушечья шея, асфальт на набережной, — Парень он хороший, мож и поженитесь… Детишки пойдут. Он тебя вроде любит, кадыкастый…

— Сережа, ты что это, что такое?! — она в полутьме шарила в машине его руку, лезла в ухо мокрыми губами, — Какой еще ухажер? Мы с тобой ведь, да? Да?! Я Диме сказала, не могу обманывать. Что я с тобой теперь. Да ведь у нас с ним ничего и не было… Он хотел меня отвезти в Нерехту, домой к себе, с мамой познакомить. А тут — ты… Я твоя теперь, Сереженька!

— Ну, блин! — качал головой Сергей, пытаясь выплюнуть в окошко тягучий ком слюны, но мутные нитки текли по подбородку и белой футболке, а лицо Анны с синими глазами вдруг живо напоминало ему старый бабушкин ночник — гипсовую допотопную сову со стеклянными глазами — и смешно становилось до ужаса, так что попытки прополоскать горло джином оборачивались пузырями из носа, и дикий его смех на травяном приходе пугал Анну и делал еще потешнее ее кукольную рожицу.

Димон подошел к нему через пару недель, когда уже началась последняя дипломная сессия. Все в институте знали Серегин ларек на площади у кинотеатра, и что, если прийти в обед — там всегда в это время стоит его машина, и он сам воспитывает продавцов и может показать — что интересного принесли в скупку за ночь.

— Привет, Димон, — Сергей пожал твердую, широкую граблю обманутого солдатика, не снимая черных очков, вглядывался ему под рыжие ресницы, ловил взгляд, — Сегодня футболок притащили, черные, стирать меньше. Походу, вьетнамцев обули нарики. Бери пару, уступлю за зеленую двадцатку. Можно в долг. Отдашь потом, ты ж скоро на работу? Диплом на носу…

— Защитить еще, диплом-то, — вздохнул Димон, теребя карманы своих вельветовых штанов, видно, искал сигареты, — Я вот чего, пришел-то…

— Кури, братан, — угощал его ментоловым «Вогом» Сережа, — Слушаю тебя. Пива хочешь? Вон подвезли, холодное…

— Да не… Не знаю, как начать, дурак, наверное, — шлепал губами в пшеничных усах, муслил тонкую сигаретку, твердыми, узловатыми пальцами мял ее Дмитрий. Усы, должно быть, воняют у него табачным железом и кислятиной. И вон, торчат из-под мышек нестриженые, тоже бурые, волосья. Он реально их никогда не стриг? Ну, если даже ты мужланище, то окоротить немного? В голове всплыл случай недавней юности, которым Сергей немедленно поделился с вздыхающим Димоном, с целью разрядить обстановку. Ведь за Аньку говорить пришел, понятно. Решиться не может, и зря.

— Тут случай был, секи, братан. Еду я, значит, на автобусе с УПК. Дело было еще в девятом классе, школьник я. А проходили мы в мехколонне, за рекой, на конечной. Лето было, жара. Там остановка после нашей — мукомольная фабрика. Ну, садятся бабы, молодые, лет по восемнадцать — двадцать, со смены. А мы с корешами заспорили — кто познакомится? В автобусе тесно, рядом со мной девка стоит — высокая, кудрявая такая, в теле, но не жирная, брюнетища, за верхний