Великаны сумрака - Александр Поляков

Уже полгода квартиру снимали супруги Кобозевы, те са­мые, что прежде были хозяевами сырной лавки в Петербурге. На самом деле это были члены исполнительного комитета Юрий Богданович и Мария Оловеникова; теперь он играл роль живописца, она, статная красавица, — его любящей жены и чуть легкомысленной, но хлебосольной хозяйки. Именно из их лавки в доходном доме Менгдена, пропахшей голландским сыром, к середине февраля был прорыт подкоп под Малой Садовой, как раз на пути следования Александра II из Михайловского манежа, и вскоре неутомимый Коленька Кибальчич собрал самую мощную бомбу для взрыва царя. Бомба не пригодилась. Пригодилась другая. Но это и не важ­но: 1 марта прошлого года государя взорвали в Петербурге.

Тогда-то все и началось. Самые деятельные члены испол­кома «Народной воли» были арестованы. Это походило на разгром, который потряс столичный центр организации до самых основ. Пришлось отступить — в более спокойную Москву, куда, впрочем, тоже дотягивались руки нового инс­пектора охранного отделения Георгия Порфирьевича Судейкина, чья звезда стремительно взошла на небосклоне рос­сийского сыска. Гений, воистину гений — ничего не ска­жешь. Добрался и до тайной штаб-квартиры.

Тихомиров, покачиваясь и напевая ахшарумовский куп­лет («Едва я на ногах — шатаюся, как пьяный.»), вышел из парадного. Постоял, посмотрел на несущиеся по Садовой экипажи. Свернул в Лихов переулок, снова замер, ожидая погони. Но все было тихо.

Немного покружил в переулках и двинулся по Петровке к доходному дому Обидиной, где жил в меблированных ком­натах. Хотелось тепла, чаю. Он привычно бросил взгляд на свои окна и замер с бьющимся сердцем: в одной из комнат горел свет. «Спокойно. Возможно, горничная. Не пори, брат, горячку», — уговаривал себя. Еще час побродил в метели. Горничная округлила глуповатые глаза: «Не входила я, ба­рин! Меня хозяйка за сыром послали.»

Опять этот сыр — что за наваждение! В сырной лавке на Манежном звенели склянки с бертолетовой солью и нитро­глицерином (делали мину), из склада русских сыров в Пите­ре рыли подкоп под Малой Садовой, чтобы взорвать царс­кую карету. Ему показалось, что сырным духом тянет от пе­репуганной горничной, что он сам пропах пошехонским сы­ром угличской закваски. Но ведь кто-то же побывал в его комнате! Кто-то трогал книги и рылся в шкафу. Закопченное стекло лампы не успело остыть.

Наутро с легким саквояжем Тихомиров вышел из дома, чтобы больше сюда не возвращаться. И все бы хорошо, но.

Высокую фигуру Александра Спиридоновича Скандра- кова он заметил не сразу. Вот так встреча! Сам начальник Московского охранного отделения смотрел на него с проти- воположной стороны улицы; рассеянная улыбка блуждала на румяном лице. Старый знакомец будто только его и ждал: что-то шепнул «гороховому пальто», а затем, не таясь (куда теперь денется!), ткнул пальцем в сторону оцепеневшего иде­олога «Народной воли». Филер свистнул, из-за дома выско­чили еще двое. Тихомиров видел, как один из них взвел ку­рок длинноствольного американского револьвера. «Влип. По самое темечко. А Катюша ждет.» И тут же в висках застуча­ло, открылось: «Постой-ка, брат. Видишь, справа подво­ротня. Она? Ну же. Вспоминай схему Саши Михайлова.»

Саша. Прозвище — Дворник. Питерские и московские дворы знал, как карась свой пруд. В отдельный список внес проходные дворы: 305 штук в столице и 278 — в белокамен­ной. И все это помнил наизусть.

Выручай, друг! Даже если ты второй год сидишь в Алексе- евском равелине, все равно — выручай.

Конечно, конечно, как же он мог забыть! Вот она, подворот­ня, вот дом № 43. Нужно вбежать под арку, круто повернуть налево. Из-под руки, не целясь, Тихомиров выстрелил в фи­леров. Те попадали в снег. И это дало спасительные секунды. Он перемахнул через сугроб и кинулся во двор. За спиной зах­лопали револьверы, пуля впилась в карниз, на голову посыпа­лись сосульки. Налево, направо, один закоулок, другой. Лишь бы сгоряча не ошибиться. Следующую улочку — наискосок, здесь дом. Да-да, номер пять, и снова—проходной двор. Нет, сердце не выдержит! Прыгает в горле, гонит обезумевшую кровь, и кровь вскипает, готовая вырваться из горячего, при­выкшего к жизни тела. Достаточно маленькой дырочки, кото­рую так легко делает кусочек стремительного свинца.

Чудесно, удивительно, странно — он вдруг очутился в Охотном, еще раз повернул направо, снова миновал проход­ной двор. У фонаря томился извозчик: «Эй, любезный! По­спеши-ка.» Помчались. Спасен?

Спасен. Спасен! Под рубашкой нащупал образок Святи­теля Митрофана: мама им благословила, наказывала не сни­мать. А он снимал, терял образок. Недавно нашел его у брата Володи. Безотчетно надел на шею. Вот бы поиздевалась Со­нечка! Ведь она даже перед казнью отказалась принять свя­щенника.

К радости добавилось чувство вины перед Михайловым: сам же посмеивался, когда тот требовал сугубой конспира­ции. Разве сегодня ушел бы он без Сашиной науки?

Уехал в Сергиев Посад, в Лавру. Там пробыл три дня.

В квартире на Знаменке он поселился уже с другим пас­портом. И поселился не один — с молодой женой Катей. По соседству тут же появились новые жильцы — два крайне по­дозрительных субъекта. Они часто попадались ему на ули­цах — в самых разных местах. И вскоре окончательно себя раскрыли. Дело было ночью. Жена спала. Его мучила бес­сонница. Он слышал, как пришли соседи, как устраивались на скрипучих кроватях. Тихомиров лежал без свечи, затаив дыхание. Похоже, там, за тонкой перегородкой, были увере­ны, что молодой четы нет дома.

— Ишь, бестия, — заговорил первый. — След путает, как лисица. Со Стромынки да на Сивцев, а оттуда прямо на Раз­гуляй. Вот жизнь собачья — гоняйся за ним. Хорошо хоть в кухмистерскую успел. А то пропал бы я с голодухи.

— Им-то, бунтовщикам, что, — тихо отозвался второй. — Они идеями сыты. К тому же французики микстурку приду­мали: хлебнул — и три дня ни пивши, не евши, бегай себе. Вот и бегают, шаромыги. А еще силища от микстурки. Бом­биста брали — так он пятерых наших раскидал. А этот, за стенкой, хитер. По рылу видно — не из простых.

Дело ясное — за стенкой говорили о нем. Тоска сдавила сердце: обложили со всех сторон, охранка следит за каждым шагом. Почему не берут? Должно быть, по нему выслежива­ют других — тактика подполковника Судейкина. Хорошо, что Маша Оловеникова успела выехать из штаб-квартиры! А Богданович. Бедный Юра решил поиграть с судьбой. До­игрался, досиделся на Садовой — вчера арестовали.

— Душа моя, Катенька, проснись, — разбудил жену. — Тихо. Тсс.

А жена — умница: очнулась, будто и не спала. Выучка — сама член исполкома «Народной воли». И первое движение — руку на живот: мягко, оберегающе. Наверное, и во сне по­мнила, что беременна, хотя срок пока и небольшой.

Нужно, чтобы филеры уверились, что соседи еще не при­шли. Но, конечно же, придут, никуда не денутся, поскольку по подворотням и переулкам их ведут, глаз с них не спускают другие сыщики.

Тихомиров прислушался: один из филеров уже всхрапы­вал, но другой все еще полусонно хвастал, что вчера Евстрат- ка накинул ему полтинник — за усердие.