Небо примет лучших - Ирина Сон

не выйти за стены – у наложников здесь своё место для погребения.

Искупление. Я жил этой надеждой уже десять лет, слыша из уст госпожи «если сможешь сделать это, однажды я прощу». И лез из кожи вон, чтобы угодить, быть счастливым, занимая свою должность, но… Но всё равно иногда мечтал о пожаре. Чтобы весь мой двор сгорел дотла, чтобы всё пылало ярким алым пламенем, чтобы в гуле и рёве кричали люди и комнаты окутывал удушливый чёрный дым с запахом горелого мяса… Чтобы меня переселили куда-нибудь подальше, чтобы путь от моего двора до двора госпожи длился дольше, чем осушалась чашка чая[2]. Разумеется, исключительно из-за того, что мне с детства нравились прогулки на свежем воздухе.

Госпожа Сайна ждала за чайным столиком и, судя по многочисленным вазочкам из-под сладостей, времени зря не теряла. Увидев меня, она разулыбалась, показывая острые зубы, и густой слой белил, не выдержав натиска, осыпался с её лица. Стала различима неровная кожа со следами язвочек.

Я в десятитысячный раз напомнил себе, что моя госпожа безупречна, словно цветущая слива.

– Моя прекрасная госпожа, – поклонился я и, когда слуги, повиновавшись капризному жесту, ушли, выдохнул: – Сайна…

– Октай, мой любимый цветок! – воскликнула госпожа Сайна и взмахом руки пригласила за столик. – К сладостям ты не успел, но можешь насладиться чаем!

И под моим взглядом она отправила в рот последнее печенье. А оно было с малиновым вареньем. Я любил малиновое варенье – только оно обладало настолько душистым ароматом, что почти перебивало запах гнили, идущий изо рта главной врачевательницы.

Я сел рядом и опустил глаза в чашку. Моя госпожа лучше всех. У меня замечательная, умная, щедрая… Какая она ещё?

– Вы, как всегда, невероятно добры, госпожа Сайна.

Госпожа Сайна улыбнулась и пересела ко мне поближе.

– Что, я всегда была добра? Даже когда приказала побить тебя палками на прошлой неделе? – кокетливо выдохнула она.

Запах гнили и гвоздики стал крепче. Острые длинные ногти, больше похожие на когти, пробежались по моей груди и нырнули под одежды. Я отставил чашку – та была сделана из тонкого расписного фарфора и грозила разбиться от любого неловкого движения. Мне было бы жаль. Её, разумеется, а не свою спину. Моя спина заживала, а вот ласточки на чашке не зажили бы.

– Конечно, ведь я провинился перед вами – разбил вашу любимую статуэтку, – я перехватил руку, которая уже нацелилась в волосы, и поцеловал костяшки пальцев. – Вы, Сайна, самая потрясающая женщина во всей империи.

– Ты льстец. Когда я тебя освобожу, так и напишу в вольной, – хмыкнула госпожа Сайна и отошла к кровати. – Погаси свет.

Сердце дрогнуло и мерно застучало: «Когда, а не если. Когда, а не если». Оно бы пело, но у него уже почти не оставалось сил.

Я потушил свечи и пошёл к госпоже, по пути избавляясь от одежды.

В покоях пахло гвоздикой. Я всей душой ненавидел этот запах.

Всё закончилось глубокой ночью, когда уже выпала роса. Отвернув голову в сторону, чтобы не чуять зловоние, я подождал, когда дыхание госпожи станет ровным и глубоким, а хватка ослабнет, осторожно перевернул лёгкое тело набок и сел. Её руки тут же зашарили по постели, норовя схватить меня за волосы, но успокоились, получив подушку. Госпожа прижала её к своей груди и засопела. Роскошный парик сполз набок, показалась изъеденная плешью голова.

Я подобрал свои вещи, набросил на плечи верхнее одеяние, забыв про остальное, небрежно повязал пояс и выскользнул из покоев на террасу. Разумеется, я вовсе не сбегал, госпожа не могла быть мне противна. Просто таковы были правила – невольники и рабы, даже фавориты, не могли спать в господских постелях. На это имели право лишь супруги.

Ночь ударила в лицо свежестью и прохладой так, что на мгновение закружилась голова. Я опёрся о стену и долго дышал, прогоняя запах гвоздики и тяжёлых ароматических масел. Но те не исчезли, только притупились. Моя кожа, мои волосы, моя одежда – всё источало зловоние. Царапины на спине чуть пощипывало от прикосновения к шёлку, и мне казалось, что даже кровь пропахла госпожой. Но, разумеется, этого быть не могло.

Я отдышался и, оттолкнувшись от стены, подошёл к Нохою. Тот где-то раздобыл циновку и сладко похрапывал в углу террасы, видя десятый сон – лишь нос торчал наружу из-под шали. От прикосновения к плечу евнух вскинулся и сел, хлопая глазами.

– Я не сплю! Не сплю… Госпожа вас уже отпустила?

– Да, – я протянул ему ворох одежд. – Будь добр, отправь это в стирку с утра.

– Хорошо, – Нохой забрал одежду и хлопнул глазами, проснувшись. – Вы что же, пойдёте к себе в таком виде?

Я пожал плечами. Мне было всё равно, кто мог меня увидеть. Стражники давным-давно всё рассмотрели – спасибо госпоже за наказания и вразумления.

– Ночь же.

Нохой укоризненно покачал головой и потянулся к моему халату: завернул по самое горло, крепко перевязал пояс.

– Хоть так. Я вас провожу.

Я безразлично кивнул, и мы вернулись во двор господина Гармонии. Евнух сразу направился к себе. Я же, несмотря на смертельную усталость, сначала зашёл в купальню.

Розовая вода в бочке уже остыла, но её аромат всё ещё витал в воздухе и успокаивал. Я долго-долго тёр себя мочалкой с мыльным корнем, пока кожа не покраснела, а волосы не стали скрипеть, а потом сидел в бочке, отмокая и обрабатывая царапины на лопатках. Вода помогла: избавила от зловонных миазмов, очистила тело. Обычно очищение помогало и душе, но на этот раз проверенный способ подвёл – пустота никак не проходила, только расширялась. Последний приказ госпожи, отданный перед сном, задел самое важное и беззащитное, что было во мне – надежду.

Я закрыл глаза, окунулся в воду с головой, но слова всё звучали и звучали в ушах.

«Наследный принц Чан достиг возраста зрелости, но совсем не интересуется наложницами. Я полагаю, у него недостаток ян. Завтра ночью ты отправишься к нему и поправишь баланс его энергий. Справишься – и я скажу императору, что ты всё искупил», – сказала госпожа.

О принце я знал лишь то, что он возник внезапно, словно из ниоткуда. Совсем недавно путь к трону принцу Чану преграждали шесть старших братьев, но месяц назад они погибли. Император отправил их в Западную провинцию, в тихий город Янган по делам. Возможно, это был гнев демона, возможно, гнев богов, но в одночасье земля под Янганом с грохотом разверзлась, гора выплюнула потоки огня – и весь город рухнул в разлом