И вдруг никого не стало - Изабель Отисье

Полил дождь, и на этом с созерцанием было покончено.

– Все равно он тухлый какой-то, этот лед. Эрве не поленился, полазил по глыбам, но мне, честно говоря, совершенно не хочется туда карабкаться. Надо побыстрее возвращаться. Поднимается ветер, и нам, с нашим маленьким подвесным моторчиком, возможно, придется грести.

Луиза уже не ворчала, теперь она просто-напросто командовала, Людовик знал этот ее категорический тон. Знал он и то, что здравый смысл и чутье, как правило, ее не подводили. Что ж, можно и вернуться.

Выбравшись из кратера, они спустились по склону в долину. Ветер уже вовсю трепал куртки, ботинки скользили на мокрых камнях. Погода переменилась стремительно. Добравшись до последнего перевала, они молча отметили, что бухта больше не напоминает недавнюю идиллическую картинку. Будто злая волшебница превратила зеркальную гладь в яростные черные валы. Луиза побежала к берегу, Людовик, чертыхаясь, плелся следом, оба тяжело дышали. Волны беспорядочно обрушивались на песок, и было видно, как яхта дергается на цепи в неспокойном море.

– Вымокнем, конечно, тут уж ничего не поделаешь, зато потом утешимся горячим шоколадом! – прокричал Людовик. – Иди на нос и выгребай против волны, а я буду толкать! Как только выберемся из полосы прибоя, запущу мотор.

Они тащили шлюпку вперед, надеясь на затишье. Волны били по ногам, ледяная вода доходила уже до колен.

– Ну вот! Быстрее! Греби… да греби же!

Людовик увязал в мокром песке, Луиза молотила веслом. Первая волна захлестнула с головой, вторая с силой ударила в борт, приподняла и перевернула. Они столкнулись в кипении белесой пены.

– Черт!

Людовик ухватился рукой за канат, откатная волна уже тащила лодку в море. Луиза потерла плечо:

– Мотор ударил сзади, как больно.

Мокрые с головы до ног, испуганные этим внезапным натиском, они прижались друг к другу.

– Давай оттащим шлюпку вот туда, там волны поменьше.

Они потянули лодку туда, где, как им показалось, легче отойти от берега, но, добравшись до этого места, поняли, что и тут не лучше. Еще дважды они повторили попытку, и оба раза пенный вал швырял их обратно.

– Хватит! Все равно ничего не получится, и больно нестерпимо.

Луиза села на землю, заплакала, баюкая руку, но слез не было видно за хлеставшими по лицу струями дождя. Людовик в ярости пнул песок, из-под ноги полетели мокрые комья. Его переполняли гнев и обида. Сучья страна! Сучьи остров, ветер и море! Вышли бы на полчаса, самое большее на час раньше – и сейчас уже обсыхали бы у печки, смеясь над своими приключениями. Он злился на собственное бессилие и на закравшееся в душу мучительное раскаяние.

– Ну, значит, не получится. Слушай, давай переждем непогоду под крышей. Ветер поднялся быстро, быстро и стихнет.

Они с трудом затащили шлюпку повыше на песчаный берег, привязали ее к уцелевшему с незапамятных времен серому столбу и направились к дому, пробираясь между обломками досок и кусками железа.

За шестьдесят лет ветер немало потрудился на бывшей китобойной базе. Некоторые здания будто взрывом разметало изнутри. Сначала ветер выбил стекла, затем ворвался в дом и довершил дело. Иные строения скособочились и так стояли в ожидании последнего удара, который их прикончит. Луиза и Людовик присмотрели хижину рядом с деревянным пандусом, по нему когда-то затаскивали на разделку китовые туши, но внутри их встретила нестерпимая вонь. Четыре сбившихся в кучу морских слона, недовольные тем, что их потревожили, громко заурчали.

Раздосадованные, они побрели среди развалин к двухэтажному зданию, похоже сохранившемуся лучше других. Навстречу так невозмутимо вышагивала стая пингвинов, что Людовику захотелось шугануть их. Внутри было темно, сыро и мрачно. Оглядев истертые плитки пола, железные столы и облезлые чаны, они догадались, что здесь, должно быть, помещалась общая кухня. И в самом деле, соседняя комната напоминала столовую. Продрогшая Луиза без сил опустилась на скамью. Ей было больно, а главное – ей было страшно. В горах ее не раз заставала непогода, и она знала, что делать: в крайнем случае – зарыться в снег в спальнике с непромокаемым чехлом и ждать. А здесь она растерялась, почувствовала себя беспомощной.

Людовик поднялся по бетонной лестнице на второй этаж. Наверху оказались две просторные общие спальни, разделенные невысокими перегородками на отсеки, в каждом – продавленный матрас, тумбочка и пустой шкаф с распахнутыми дверцами. Похоже, люди, которым посчастливилось сбежать из этого ада, в спешке покинули жилье, оставив выцветшие фотографии, одинокий ботинок, драную одежду на гвозде. Разболтанная дверь в дальней стене вела в маленькую, обшитую досками комнату, обставленную чуть получше: в ней, должно быть, жил бригадир.

– Пойдем наверх, там уютнее. Побудем в тепле.

Насчет тепла и уюта он несколько преувеличил. Они завалились на скрипучую кровать. Дождь лупил по дребезжащим стеклам, вода заливалась в щели, в углу уже образовалась лужа. Доски пола прогнили, в зеленоватом свете на побелке видны были потеки. Стул всего один, да и тот сломан, и Людовика это почему-то удивило. Совершенно целым выглядел только письменный стол с одним ящиком, похожий на учительские столы начала века.

– Ну вот и наш горный приют! Покажи-ка мне плечо. И давай посушимся.

Он старался ее успокоить, убедить, что все это – лишь мелкая неприятность, но руки у него слегка дрожали. Он помог ей раздеться, стал выжимать ее насквозь промокшую одежду. Голое тело Луизы, стройное и мускулистое, казалось хрупким. Пока они плыли в теплых широтах, она наотрез отказывалась загорать, и теперь потемневшие на солнце руки, ноги до колен и лицо контрастировали с белизной всего остального тела. Вода стекала с черной челки на зеленые с коричневыми крапинами глаза. Именно в эти глаза он и влюбился пять лет назад, и сейчас его захлестнула нежность. Он принялся растирать Луизу свитером, чтобы согреть, постарался досуха выжать ее одежду. На левом плече у нее наливался чернотой большой синяк, алела длинная ссадина – наверное, задело винтом. Под его руками она была как безвольная кукла, только поеживалась от холода. Потом он проделал все то же самое с собой, но вскоре совершенно окоченел в липнущей к телу мокрой одежде. Здесь и летом-то, в хорошую погоду, больше пятнадцати градусов не бывает, а сейчас термометр должен показывать около десяти.

– Зажигалка у нас с собой?

– В рюкзаке.

Ну конечно – она же альпинистка, свою драгоценную зажигалку не забудет никогда. Кроме зажигалки в рюкзаке были два спасательных одеяла, и он поспешил закутать Луизу в одно из них.

Обшарив кухню, нашел большую алюминиевую форму для запекания или что-то вроде того. Доломал расшатанные полки, притащил все это наверх, ножом расщепил доски и после нескольких неудачных попыток разжег костерок. Хотя дверь была открыта, комнату вскоре заволокло дымом, но это все же лучше, чем мерзнуть.

Он заставил себя выбраться наружу посмотреть, что там делается. Ветер все крепчал, море вскипало под его натиском. Скорость узлов сорок. Ничего особенно страшного, но до «Ясона» пока не добраться. Сквозь завесу дождя он различал яхту, сопротивлявшуюся волнам. Тучи висели так низко, что вершины скал растворились в серой пелене. Почти совсем стемнело.