Вокруг трона Ивана Грозного - Геннадий Ананьев

Молча, с неторопливой основательностью скидывали с себя одежды посланцы Великого Пскова, недоумевая, чем не доволен государь и почему не выслушал их.

А пьяные бояре, князья и дворяне меж тем подгоняли их, чтоб, значит, поторапливались исполнить волю государя; каждый из них хорошо понимал причину его гнева: Турунтай — угодник Глинских, а державой правят именно они. Иван же Грозный, который хотя и пыжится, но на самом деле, ловок и умён только в наказаниях и необузданных прихотях. Оттого-то, понимая, насколько велик риск потерять голову — кому не дорога голова на плечах? — мало кто осмеливался перечить царю. Да и не могли приспешники знать, что на сей раз придумает Грозный, чтобы потешить себя и всю их честную компанию.

— Нагреть вино до кипятка! — стукнул посохом о землю Иван Грозный. — До кипятка!

Что-то новое.

Увы, потешную новинку никому не удалось ни лицезреть, ни участвовать в ней: к воротам усадьбы настоятеля церкви подскакал на взмыленном коне тысяцкий царёва полка и, спрыгнув с седла, бухнулся в ноги Ивану Грозному:

— Государь, Москва пылает. Огонь перекинулся на Кремль. Упал большой колокол Успенского собора. Буря несусветная и огонь! Подобного Москва не видывала!

— Коня! — крикнул Иван Грозный, и уже через несколько мгновений скакал сломя голову в свой стольный град.

Несмотря на хмель в голове, осознал царь по взволнованности доклада вестника необычность случившегося, но пока не мог представить, сколь ужасен пожар. Начался он за Неглинною, на Арбатской улице. Не велика вроде бы беда: пожары мелкие случались всё чаще и чаще, ибо всё более и более теснилась Москва. Так уже часто бывало: сгорит несколько домов, но в конце концов общими усилиями всё-таки Сдавалось загасить огонь. На сей раз, однако же, словно по колдовскому наущению налетела страшная буря, которая подхватила языки пламени, принялась швырять их на Великую улицу, на Варварку, на Покровскую, Мясницкую, Дмитровскую, Тверскую.

Запылал Китай. Огонь перекинулся через кремлёвские стены. Первым заполыхал Успенский собор. Из него успели вынести только образ Марии, писанный святым Петром митрополитом, и «правила церковные», остальное всё сгорело. Даже мощи святых.

Рёв бури. Дикая пляска огня. Вопли сгоравших заживо. Никто не думал о том, чтобы уберечь от огня ни казну, ни оружие, ни древние картины и книги — спасали свои жизни, а не богатство, нажитое праведно или неправедно.

В один день, как потом подсчитали пережившие несчастье, сгорело в Москве тысяча семьсот человек, деревянные дома превратились в пепел, кирпичные — рассыпались.

Что мог сделать царь, скакавший к Москве, бушующей адским пламенем и воющей невиданным доселе вихрем? Ивану Грозному осталось одно: искать себе временное жильё.

Выбор пал на Воробьёвы горы.

Только к утру огонь, насытившись и пожравши всё, что мог, утих. Успокоился и ураган. Вот тогда Иван Грозный поехал к митрополиту в Новоспасскую обитель, куда тот сбежал от пожара. Государь хотел получить благословение на восстановление Кремля и всего стольного града. Благословение он получил, однако Скопин-Шуйский и духовник царский по наущению митрополита и его непосредственной поддержке начали утверждать, что пожар московский — наущение дьявольское, вызванное колдовством Глинских, особенно Анны, матери Михаила и Фёдора. Она якобы вынимала у мертвецов сердца, опускала их в воду с колдовскими наговорами, затем кропила той колдовской водой все улицы, тёмными ночами ездя по Москве.

Иван Васильевич от своих подданных не отличался — был тоже суеверен. Хотя и удивившись услышанному, он всё же велел боярам, особенно Тайному дьяку[1], начать розыск. Шуйские воспряли. Им казалось, что они теперь свергнут власть Глинских, их действия стали решительными и быстрыми. Уже на следующий день оставшиеся в живых, но потерявшие всё нажитое, взбудоражились. Шуйскими, через своих слуг, был распространён призыв: «Смерть колдунам Глинским!» С каждым часом он захватывал всё новых и новых сторонников.

Князь Михаил Львович Глинский, дядя государев, посчитал за лучшее на время покинуть Москву, посоветовал сделать это и брату своему, князю Фёдору, но тот отмахнулся, считая обвинения их семейства в колдовстве и поджигательстве не заслуживающими внимания. Не уговорив брата, Михаил взял с собой мать, бабку государеву, и поспешил в Ржевское своё поместье. Шуйские схватили его, обвинив в стремлении сбежать к польскому королю, а Фёдора толпа растерзала.

Возбуждённая, почувствовавшая силу свою толпа погорельцев (раззадоривали которую слуги Шуйских) двинулась к путевому дворцу на Воробьёвых горах требовать от царя казни Глинских и всех княжеских приспешников. Имена их выкрикивались всё теми же слугами Шуйских, сами же князья, особенно Скопин-Шуйский, наседали на Ивана Грозного, дабы тот казнил тех, кого требует казнить народ, чтобы успокоить бушующую толпу, которая может в противном случае наделать бед, захватив дворец. Шуйские и их сторонники видели себя победителями, надеясь, что царь выполнит их требования, увы, Иван Грозный уже привык решать судьбы подданных своих самостоятельно. Он поднял угрожающе руку.

— Умолкните все! Воля моя такая: Михаила Глинского освободить немедленно! Сейчас же подготовить полутысячу конных стрельцов моего полка, облачив их в доспехи. Мне тоже — кольчугу с зерцалами и коня. Я сам выведу своих стрельцов.

Решительный момент: склонись толпа, скинув картузы и шапки перед государем, всё могло бы пройти без кровопролития, но толпа, особенно нанятые Шуйскими крикуны, завопила ещё громче:

— Смерть курдушам[2]!

— Смерть их пособникам!

Вскипел гневом Иван Грозный и — воеводе своего полка, конь которого по правую руку от государя прядал ушами и требовал повода:

— Усмири! Горлопанов излови отдельно, дознаюсь в пыточных, по чьей воле бунтуют!

Всадники врезались в толпу, рассекая её ударами нагаек и держа направление к примеченным крикунам; толпа, однако, всё более упорно сопротивлялась детям боярским[3] царёва полка, всё чаще болезненное ржание коней вплеталось в зловещий ропот толпы — ловкачи начали засапожными ножами подсекать коням бабки, этого не могли снести всадники: в воздухе замелькали акинаки[4] и мечи; полилась кровь.

Разбушевался и сам Иван Грозный. Подбадривал ратников своего полка, приказывал охватить обручем смутьянов и сечь всех поголовно, пока не опустятся на колени.