Ежов. Биография - Алексей Павлюков

Особых доходов чайная не приносила, поэтому вскоре Ежов-старший разорился и на последующие десять лет вынужден был переквалифицироваться в маляра. Но еще работая в чайной, он познакомился и подружился с солдатом 111-го полка Николаем Бабулиным, который посватался к сестре Ежова, а впоследствии и женился на ней. Родом он был из Петербурга, и, когда в 1906 г. его служба подошла к концу, вместе с ним в Петербург отправился и одиннадцатилетний Коля Ежов. Брат Бабулина Степан имел в Петербурге небольшую портняжную мастерскую, и было решено, что Ежов поступит к нему в ученье.

О годах жизни в Петербурге Ежов в своей автобиографии, написанной в 1923 г., рассказывал так: «С 11 лет отдан был в ученье к портному, родственнику. Через два года (или даже меньше — не помню) по личному настоянию, при содействии отца ушел от портного и поступил в ученье в слесарно-механическую мастерскую. До 1914 года работал на многих заводах Петрограда, в том числе и Путиловском».

В своем очерке «Николай Иванович Ежов — сын нужды и борьбы», написанном в начале 1938 г., но так никогда и не опубликованном, известный советский писатель А. А. Фадеев рассказал о том, как проходило становление характера будущего видного деятеля большевистской партии, а тогда четырнадцатилетнего паренька Николая Ежова:

В своей автобиографии Ежов не случайно упомянул Путиловский завод. Его рабочие сыграли важную роль во всех трех русских революциях. Само слово «путиловец» стало синонимом революционера, и после захвата власти большевиками в 1917 г. работа на таком прославленном предприятии была, конечно, очень выигрышным эпизодом в биографии любого партийного или советского функционера.

Однако на самом деле никаких достоверных свидетельств того, что Ежов действительно работал на Путиловском или каком-либо другом заводе Петербурга, не существует, а в воспоминаниях брата и племянника о его юношеских годах фигурирует лишь одна освоенная им профессия — портной. По их рассказам выходит, что первые примерно пять лет пребывания в Петербурге Ежов обучался у Степана Бабулина искусству кройки и шитья, а заодно нянчил его маленького сына и выполнял, как это было тогда принято, роль домашней прислуги. Затем в течение некоторого времени работал портным у него же в мастерской, а возможно, и в каких-то других портняжных мастерских. Так что рассказ А. А. Фадеева о четырнадцатилетнем Ежове, гоняющемся с клещами в руках за мастером заводского обучения, можно, судя по всему, отнести к жанру художественной, а не документальной литературы.

Из анкет, которые Ежов заполнял в разное время, следует, что в Петербурге он пробыл до 1913-го или до 1914 года, а затем уехал из города. Так, отвечая на вопрос, какие местности России он хорошо знает и сколько лет там прожил, Ежов указывал: «Петроград — с детства до 1913 г., после был наездами». В другом месте он уточняет: «В 1913 г. за забастовку арестован у резиновой мануфактуры «Треугольник». Выслан из Петербурга». И, наконец, в автобиографии читаем: «Во время забастовок, связанных с отравлениями в Питере, арестован был на заводе «Треугольник» и выслан из Питера».

История, о которой идет речь, началась 12 марта 1914 года, когда около двухсот работниц российско-американской резиновой мануфактуры «Треугольник» получили отравление при работе с новым клеем. В последующие дни число пострадавших увеличилось в несколько раз, после чего фабрику пришлось временно закрыть.

18 марта по инициативе большевистской фракции ситуация на предприятии обсуждалась в Государственной Думе. В эти же дни, в знак протеста против отравления работниц на «Треугольнике» и в связи со второй годовщиной расстрела на Ленских золотых приисках, на многих фабриках и заводах Петербурга, в том числе и на Путиловском, прошли забастовки, в которых приняли участие свыше 70 тысяч человек. Попытки забастовщиков организовать демонстрации с пением революционных песен пресекались полицией, несколько десятков человек было при этом арестовано. Однако напрасно было бы искать в списке задержанных, составленном Департаментом полиции, фамилию Ежова. Но если его не задерживали, значит, не за что было и высылать, тем более что события вокруг «Треугольника» происходили в марте 1914-го, тогда как Ежов чаще всего датирует свой отъезд из Петербурга 1913 годом.

Напрашивается предположение, что отъезд Ежова не имел отношения к истории с отравлением, о которой он, видимо, узнал из газет и легко запомнил, ведь фабрика «Треугольник» была ему хорошо знакома, поскольку находилась на той же самой Лейхтенбергской улице, на которой жил в Петербурге он сам. Так как его отъезд из столицы и события вокруг «Треугольника» происходили почти в одно и то же время, трудно, видимо, было впоследствии преодолеть соблазн объединить их причинно-следственной связью. Для молодого и перспективного партийного работника, каким был Ежов в начале 20-х годов, когда заполнял процитированные выше автобиографические документы, его анкета, если писать о ней все, как есть, выглядела бы довольно скромно, и, конечно, упоминание об административной высылке в связи с событием, прогремевшим на всю Россию, делало ее намного солидней.

Подлинные причины отъезда Ежова из столицы установить уже невозможно, но судя по всему, никакой политической подоплеки за этим не стояло. Учитывая предрасположенность Ежова к туберкулезу, от которого он пытался излечиться в последующие годы, можно предположить, что петербургский климат был не очень подходящим для его здоровья, и он просто решил вернуться на родину.

Погостив у родителей, Ежов отправился на поиски работы, в ходе которых побывал даже за границей. В Сувалкской губернии многие жители уходили в отхожие промыслы за пределы губернии, в том числе и по краткосрочным легитимационным билетам в соседнюю Восточную Пруссию. Ежов также, по-видимому, воспользовался этой возможностью и побывал в восточно-прусском городе Тильзите (о чем он упоминает в одной из анкет), неясно, правда, с какими результатами в смысле трудоустройства.

В других же городах он, по его словам, работал у кустарей, а в Ковно — еще и на металлообрабатывающем заводе братьев Тильманс, что, впрочем, вызывает большие сомнения.

Возможно, Ежов и дальше оставался бы в родных краях, если бы не начавшаяся война. Территория, на которой он пытался найти применение своим способностям, в одночасье оказалась прифронтовой зоной, и задерживаться здесь стало небезопасно.