Пурпурный рассвет. Эпидемия - Руслан Темир

и глубоко затянулся. Табачный дым наполнил рот горьким привкусом. Если в армии просто присесть отдохнуть, то самое меньшее — услышишь отборную тираду в свой адрес, в худшем — отправишься дежурить на «губу», а пятиминутный перекур воспринимается абсолютно нормально. Тимур часто об этом думал и никак не мог понять: в чем привилегия медленного самоубийства перед простой передышкой?

Докурив, бросил бычок на дно, втоптал его в землю каблуком и взялся за инструмент. После нескольких часов работы казалось, что лопата весит раз в пять больше обычного.

В армии он был всего второй месяц, но уже ненавидел ее всеми фибрами. Забрали в мае, когда в родном городе на берегу Черного моря только-только начался летний сезон. Вместо того, чтобы купаться и знакомиться с приезжими девчонками, он потел, копаясь в земле словно крот. Повестка пришла оперативно, стоило только забросить университет, просто потому, что надоело учиться. Пропал стимул. Почти никто из знакомых, окончивших альма-матер ранее, в дальнейшем не устроился по профессии. Экономика, офис, белые рубашки, брюки со стрелками, галстуки и натянутая улыбка. Нет, это точно не его. Отец больше сорока лет отдал армии и Тимур, желая на него походить, с детства грезил носить форму. Патриотические фильмы, где бравые ребята в голубых беретах лихо стреляли из автоматов и раскидывали врагов в рукопашной, только разжигали в детском мозгу желание пойти под погоны. Но иллюзии быстро растворились еще на сборном пункте. Вместо спецназа или десанта, куда мечтал попасть, распределили в войска связи, под Новочеркасск. Сказали не подходит по физическим параметрам. С ростом сто семьдесят сантиметров и весом шестьдесят пять килограмм могли вообще в танковые войска отправить. В части оказалось попроще. Хоть он и был старше многих на два — три года, но из-за невысокого роста выглядел чуть ли не младше всех. Ярко выраженная не славянская внешность: “татарские глаза”, черные волосы и смуглая кожа, сыграли не в лучшую сторону. Хотя все твердили, что в армии нет национализма, но срочники всегда стремились разбиваться на мелкие группы либо по национальному признаку, либо по землячеству. Татарский язык он не знал, а для Геленджичанина выглядел слишком экзотично.

Конечно, в армии — своя романтика, но для свободолюбивого человека жизнь по уставу сродни заключению, колючка на заборе и вооруженные патрули лишь дополняют ощущение. Жёсткое расписание, отсутствие личного пространства и свободы воли быстро ломают бунтарский дух.

Отвлекая себя воспоминаниями, чтобы не чувствовать усталости, продолжал копать. До возвращения в часть еще не меньше полутора часов, до конца траншеи — около двух метров. Если поторопиться, получится выкроить время на отдых.

— Пашите, пашите негры, солнце еще высоко!

Обернувшись, увидел двух парней в форме. Форменные куртки несли в руках, ремни небрежно перекинуты через плечо.

— Тим, пить хочешь? — высокий и худощавый сослуживец подошел к краю траншеи и протянул пластиковую полторашку.

— Что приперлись? Нам еще работать и работать, — Тимур взял бутылку и сделал несколько глотков теплой солоноватой минералки.

— Мы уже закончили. Теперь — расслабон.

Вытерев губы тыльной стороной ладони, Тимур принялся копать быстрее — смотреть на отдыхающих сослуживцев, швыряя землю, не очень хотелось.

— Запарились рыть, в этой яме можно бассейн хороший сделать, а не септик! — худощавый несколько раз согнулся и разогнулся, разминая спину.

Оба солдата повесили куртки на торчащий из земли лом и улеглись на кучу песка, оживленно разговаривая.

— Интересно, сколько командиру за нас — гастарбайтеров — заплатили? — высокий лег и подложил под голову руки.

— Не знаю, я слышал это дача какого-то генерала, так что ему вряд ли что-то перепало. Как при коммунизме — за идею работаем, — второй, чуть полный, сидел рядом и чертил на земле палочкой. Складки рыхлого тела покрыты мелкими бисеринами пота, как запотевшее стекло.

— Сейчас большая часть войск в стране, по факту, стройбат! — усмехнувшись, высокий перелег на бок. — Тим, а ты на кого учился-то?

— Да фигня такая, что и в жизни никогда не пригодится!

— Понятно, а мне предки сказали, после армии в универ пойду. Еще сам не знаю, на кого. Разошлю результаты ЕГЭ в несколько ВУЗов, куда возьмут, туда и пойду.

Через полчаса, лоснящийся от пота и тяжело дыша, Тимур вылез из траншеи, осматривая проделанную работу. Убедившись, что глубина везде больше двух штыков, и сержанту не к чему будет придраться, растянулся рядом с сослуживцами.

— Жека, не знаешь, что сегодня на ужин? — Тимур посмотрел на часы, до приезда машины — около получаса.

— Гречка с тушенкой для повышения солдатского духа и чай с бромом для понижения сам знаешь чего! — Ответил упитанный солдат.

— Бредятина, ничего никуда не добавляют. Кормят так, что и без брома не встанет, — Тимур закрыл глаза и решил немного вздремнуть, накрыв лицо кепкой.

— О, хорошая мысль! Солдат спит, а служба идет!

Почти сразу провалился в сон, утомленный организм требовал отдыха. Проснулся от приближающегося урчания двигателя. Толкнув лежавшего рядом сослуживца, Тимур осмотрелся в поисках третьего. Толстый медленно приближался от перекошенного уличного туалета, на ходу поправляя ремень.

— Вот и прибыли за нами, — Женя стянул кепку и встал.

На участок заехал зеленый УАЗик с военными номерами. Тимур накинул куртку и застегнул ремень. Из машины вылез сержант, внимательно осмотрел траншею и удовлетворенно кивнул.

— Так, быстро загружаем инструмент и катим в часть, а то с ужином можем пролететь.

Закинув лопаты и ломы за заднее сиденье, втиснулись в УАЗик и захлопнули двери. Тент машины нагрелся на солнце, температура внутри, как в сауне. Солдаты моментально покрылись каплями пота, не спасала даже теплая вода из бутылки.

Машина завелась и, громыхая прогоревшим глушителем, начала удаляться от участка. Минут через пять выехали на шоссе и, набрав скорость, направились к части. Задувающий во все щели российского внедорожника ветер немного охладил салон. Тимур прислонился лицом к стеклу и смотрел на мелькающие вдоль дороги оградительные столбики. Еще один день службы прошел, промелькнул так же, как эти столбики. Еще один лист календаря из бесцельно потраченного года можно оторвать и выкинуть. Скоро в мусорном ведре их наберется триста шестьдесят пять, и он вернется домой. Триста шестьдесят пять серых листов — дней, похожих друг на друга, безликих и серых, изредка перемежающиеся парой красных цифр увольнительных или приезда родителей.

Еще один ничем не примечательный вечер и ночь, плавно вписавшиеся в однообразный календарь службы. Подъем. Как обычно, в шесть утра. Не успел проснуться, а уже одеваешь форму на ходу. Плац, утреннее построение. Только вот сегодня что-то не так. Не так, как всегда. Выражение лиц сослуживцев в строю потеряло былую