Черные пески - Инна Живетьева

Митька наклонился, выбрал полешко потоньше и положил в камин. Стряхнул с ладоней в пламя белые чешуйки бересты. За стеной давно неразборчиво бубнили офицеры, но сейчас их перекрыл голос капитана Захария. Песня была из новых, о погибших на переправе через Неру, и у Темки заныл бок. Хорошо его там зацепило.

Тогда все произошло очень быстро: качнулся под ногами плот, поднялась стеной холодная осенняя вода. И тут же исчезла опора, закрутило, потащило, захлестнуло волной. Темка закашлялся, отплевываясь. Мокрые волосы лезли в глаза, катившийся над переправой многоголосый крик и звуки выстрелов оглушали. Саднило под ребрами, и в темно-свинцовой воде расплывался красный след. Накрыло новой волной, Темка рванулся на поверхность, но что-то тяжелое мешало всплыть. Замолотил испуганно руками, забился и чудом вырвался. Ухватился за то самое, мешающее, но почувствовал ткань и отпрянул от убитого. Намокший мундир сковывал, сапоги колодами тянули вниз. Да еще в бок, казалось, вцепился огромный пес и повис, не давая пошевелить рукой. Темка в ужасе запрокинул голову, хватая губами воздух. Закачалось перед глазами осеннее небо. Бесконечная хмурая синь нависала над кипящей ледяной рекой: мертвые и живые, лодки и плоты, обломки парома, лошади - все смешалось; от пушечных ядер волны вставали на дыбы, пули взрезали воду. «Олень-покровитель», - беззвучно крикнул Темка в это небо. Плеснула в рот вода, больно ударило в плечо куском бревна. Он-то и спас: княжич зацепился за деревяшку, отдышался. Повезло, что берег пологий. Когда толкнулся под ногами песок, уже и не надеялся выплыть.

Митька слушал пение Захария молча, ловя каждое слово, пробивавшееся через стену, - переправу-то держал князь Дин. Плачущим вскриком закончил капитан: «…Нера, красная река». Дин-младший наклонился к огню так близко, что зазолотились волосы, алым высветилась щека. Поправил полешко - без надобности, оно и так лежало неплохо. Когда выпрямился, лицо его снова было спокойным.

– Во главе посольства едет крег, по-нашему - князь, Альбер Тольский. Он брат нынешнего владетеля Роддарского, - заговорил Митька, но его перебили - стукнула дверь.

Темка оглянулся и вскочил:

– Принцесса Анхелина, - он склонил голову. От неожиданности сердце бухнуло, как колокол.

Анна повернулась к сопровождавшему ее королевскому адъютанту:

– Благодарю вас.

Капитан Георгий хмуро кивнул и прикрыл за собой дверь.

– Эмитрий, - холодно сказала принцесса. - Уже второй раз ты приезжаешь во дворец и не являешься ко мне даже поздороваться. Так вот, я пришла сама! - Она вздернула голову, словно поставила точку точеным подбородком. - Хоть и «не место королевской дочери в Офицерских покоях», - передразнила кого-то.

– Я тоже очень рад тебя видеть, Анна. Но я не посмел бы ворваться к принцессе в такой час.

Темка и не знал, что Митькин голос может звучать так тепло.

– Какая ты стала… взрослая.

Глядя, как узкая ладонь принцессы легла на плечо побратима, огладила дорожный камзол, Темка почувствовал глухо заворочавшуюся ревность. Вот еще напасть!

– Здравствуйте, княжич Артемий, - наконец повернулась Анхелина. - Думаю, вы простите, что я сначала уделила столько времени нашему гостю.

Губы принцессы улыбались, но глаза цвета зимнего неба смотрели очень серьезно. У Темки пересохло в горле, и он лишь судорожно кивнул.

Поставили к камину третье кресло, посредине. Анна опустилась, чинно расправила юбки; из-под подола показался носок голубой атласной туфельки.

– Знаешь, Митя, у нас в последнее время ложатся поздно. Суетятся, готовятся. Папа вон все еще сидит в кабинете, мама казначея мучает. А мне горничная наболтала, что ты приехал. Я думала, ты у княгини. - В недосказанной фразе чувствовался вопрос.

Митька неловко повел плечами. Он не рассказывал Темке, как встретился с матерью, но тот видел, каким друг вернулся - очень быстро, странно быстро для полутора лет отсутствия.

– Нашла Георгия, он сказал, что ты здесь. Пришлось пригрозить: если меня не проводит, то пойду сама и буду спрашивать дорогу у каждого встречного, - рассмеялась принцесса. - Правда, он через полчаса за мной вернется.

Снова запел Захарий. Анхелина наклонила голову, прислушиваясь; качнула пальцем жемчужную сережку. Отсветы пламени чуть оживили обычно бледное лицо, легли нежным румянцем на высокие скулы. Потрескивали в камине дрова, метель бесилась за окном, и так уютно показалось Темке в этом полутемном зале, что век бы сидел.

– Как Марк? - спросил Митька.

– Воюет. К нему благоволит коннетабль, говорит, у Марка талант полководца.

– Завидуешь?

– Не-а! Вот честно! Я понимаю, что битвы во многом выигрываются в штабах. Но водить карандашом по бумаге не по мне. - Слов не хватало, княжич даже оглянулся на стену, за которой пел Захарий, тот бы смог объяснить, у него язык подвешенный. - Вот когда враг - перед тобой. Не на бумаге, а вот он. И ты знаешь, что должен пройти, ну, или просто не сдвинуться с места, не пустить. Когда за тобой - твоя земля. Дом. Мама, и вообще… Хоть зубами вгрызайся, но не отступи. Даже если пули рядом, или врукопашную. Это так… Так… Да пусть кто-то хоть испридумывался на бумаге! Но без тебя победы не будет. Просто - не будет. Вот если ты, конкретно ты, струсишь. Тьфу, не умею я говорить!

Анна смотрела с испугом. А Митька, кажется, понял.

– Обидно, знаешь, - признался Темка. - Весной будет восемнадцать, могу со своим отрядом воевать. А король не отпустит. Я знаю, он сам говорил, что опытный порученец ему нужнее неопытного сопливого командира. Так и сказал, слово в слово. Вот Марк остался бы при штабе, хотя ему там трудно. Знаешь, как получается: чем больше уважают одни, тем больше ненавидят другие. Прихлебатели, шакалья задница!… Ох, простите, принцесса.

У Анхелины дрогнули уголки губ.

– Вы становитесь старше, Артемий. Или вас огрубила война?

– А ты все та же, Анна, - Митька спас растерявшегося побратима. - Совсем не изменилась. Как за хрустальной стеной жила.

– Ты меня вспоминал?

– Да, - Митька чуть зажмурился. - Часто. Тебя, Темку. Лето, еще то, до войны…

Темка тоже вспомнил лето, берег Красавки и собственные стенания: «В скучное время мы живем». Вот дурак!

– Расскажи хоть, где был, - попросила Анхелина.

– Да много где. В Миллреде, на роддарской границе. В Вольном союзе, у моря. Ну, в Ладдаре, понятно. Тур меня, кстати, с семьей познакомил. Я еще прошлой осенью там был. То есть у нас осень, а у них уже снег. В Лодск попали на Моррин. Ну, это день покровительницы Морры, когда первый настоящий снег ложится, такой, что стаять уже не должен. - Митька улыбнулся. - В Ладдаре вообще все очень строго, чинно, там таких вольностей, как у нас, не допускают. А на Моррин совсем по-другому. Самое развлечение - снежками кидаться. Обижаться не принято, даже если хорошо вмажут.