Мальчик в переулке - С. К. Уокер

чтоб он пытался поймать взгляд кого-то еще. Думаю, он был там только для меня. Безумная мысль, но так я думала. Это был мой мальчик.

Но на самом деле я знала, что он не был моим. Знала потому, что он не сидел в переулке постоянно. И если его не было, я начинала волноваться. Он оставил меня. Куда он пошел? Где его семья? Он попрошайничал для них? Или он и правда был бездомным?

Вы, наверное, думаете, что я должна была позвонить кому-то или сама о нем позаботиться? Ну, во-первых, я звонила кому-то. Они его так и не нашли. Мне сказали, что он избегает представителей официальных служб. Он прячется. Не хочет отправляться домой или в приемную семью. Что бы ни ожидало его в результате всех положенных процедур — он этого не хочет. Он был умен и поэтому прятался.

Во-вторых, я не могла взять его к себе. У меня была квартира с одной спальней, и мои друзья часто ночевали на диване. Это было неподходящее место для ребенка.

И в конце концов, вы, наверное, думаете, что я должна была давать ему больше денег? Поверьте, я хотела бы этого. Но у меня их не было. Как вы думаете, почему я не могла заплатить Аманде за ту ночь в баре в Майами? У меня хватало денег на жизнь, на одежду, еду, спортзал, бензин и кредит за машину. Это все, что мои родители согласились оплачивать. Если б у меня были деньги на непредвиденные расходы, как у Аманды, я бы дала ему больше. Я бы дала. Но я была на мели. Так что я могла сделать?

В сентябре начались занятия, и погода опять стала портиться. Мой мальчик провел в переулке уже полгода. За пару недель до этого я наконец-то отдала деньги Аманде. Мне больше не нужно было ходить через переулок, но я все равно ходила. Потому что это объединяло нас. И кто-то должен был бросать монетки в его чашку.

Осенние дни становились все холоднее и холоднее. Ветер сквозил в проемах меж домов и мусорных баков, набрасывался на моего мальчика, попытаться унести его от меня, как те билетики в марте. Это заставляло его ежиться и дрожать. Потом разразилась гроза. Она продолжалась два дня, и все это время мальчика в переулке не было. Не знаю, куда он уходил. После бури похолодало еще сильнее.

Примерно в это время мы с моим мальчиком стали чаще встречаться глазами и дольше смотрели друг на друга. Мы начали обмениваться понимающими взглядами. Его одежда была изношена. Остатки его одеяла годились только в мусор. Мы смотрели друг на друга с грустью. Мы оба знали, к чему все идет. Он не переживет зиму. И когда наши глаза встречались, мы оба молчаливо признавали это.

Я принесла ему одеяла. Конечно, принесла. Я даже три дня не пила кофе, чтобы купить ему горячего какао. Он грел об него руки, но не сделал ни глотка. Тогда я начала приносить ему горячую воду. И круассаны. А иногда те маленькие пирожные на палочках. Он ни разу не прикоснулся к ним, но мне было легче от того, что они у него были.

Я стала оставлять заднюю дверь чуть-чуть приоткрытой просто на случай, если он захочет войти и согреться. Когда я сделала это в первый раз, он посмотрел на меня.

— Можешь войти, когда захочешь. Посидишь на лестнице. Тут теплее.

Он смотрел на меня, но не сказал ни слова. Нас объединяла глубокая связь, внутреннее понимание. Мы говорили друг с другом глазами. Пока не перестали.

Не думаю, что он хоть раз зашел погреться.

В начале ноября мой мальчик совсем перестал ловить мой взгляд. Это разбило мне сердце. Я все еще бросала четвертаки в его чашку, но он больше не отводил глаз от своей разномастной обуви. Не заговаривал со мной, вообще не подавал виду, что узнает меня.

Он стал много спать. Я видела его день за днем, и монеты со вчерашнего дня все еще лежали в его чашке на следующий. А потом он совсем перестал уходить из переулка. Когда бы я не выходила к нему, он был там, даже ночью. Может, он слишком замерз, чтобы ходить, а может, ему было некуда идти. Или он просто хотел быть рядом со мной.

Так что я дала ему еще одеял. Толстых.

Потом пошел снег. И опять. И снова. Температура опустилась еще ниже. Но он все еще был там. Закутанный в мои одеяла. Не смотрел в глаза, не тратил деньги, которые я ему давала. Может, он понимал, что это бесполезно. Может, он знал, что где-то на небесном календаре была обведена кружком дата с пометкой «сегодня мальчик замерз насмерть». Мы оба знали, что она приближается.

Я снова начала приносить ему горячее какао. Но он больше не прикасался к нему.

Оказалось, что кружком был обведен четверг, 11 декабря. Перед тем, как пойти на занятия, я проверила, как он. Принесла горячего какао и поплотнее запахнула одеяло у него на плечах. Он не дрожал, несмотря на мороз. Я подумала, что это хороший знак. Уходя на занятия по кинематографии, я улыбнулась ему, но он смотрел в сторону. Наша связь разрывалась?

День был ясный и солнечный для декабря. Без снега. Я не беспокоилась за него. День был прекрасный, так что я согласилась пойти выпить с друзьями. Аманда была с нами, она простила мне задержку с возвратом долга и то, что я повредила арендованный в том путешествии автомобиль.

Мы забыли это, накрепко. На мне была юбка в зеленую и белую полоску и красный свитер. Мне было весело и по-новогоднему хорошо. Вообще-то я была слишком легко одета для этого времени года, но я была за рулем, так что не было нужды идти домой по морозу. К тому же я выглядела чертовски привлекательно. Мне почти не пришлось платить за выпивку в ту ночь.

Среди напитков, танцев и горячих тел мне было тепло. Даже жарко. Я кружилась, я вертелась, я флиртовала, и, когда стало слишком жарко, я на пару минут вынырнула наружу, чтоб покурить с Амандой и каким-то парнем.

На улице стоял мороз. Меня сразу пробрало до костей. Солнечный день превратился в обжигающе холодную ночь. Пока я тряслась от холода возле бара и докуривала сигарету — ментоловую, терпеть их не могу, — я вспомнила о своем мальчике. И начала беспокоиться.

Я придумала для Аманды и