Морской охотник - Николай Корнеевич Чуковский

долго смотрел на него. Потом подошёл к матросу, склонился над ним и заглянул ему в лицо.

Лицо было молодое, смуглое, крепкое; брови — густые и чёрные; бледные губы сжаты, глаза закрыты. Петя подумал, что человек этот спит. Он подождал немного, не откроются ли глаза. Но глаза не открылись. Тогда Петя присел на корточки и осторожно ткнул его рогаткой в щёку.

Матрос не двинулся, глаза по-прежнему были закрыты. Пете вдруг стало страшно. С громким криком вбежал он в дом.

Лида уже встала и одевалась. Марья Васильевна вскочила с постели. Сначала они обе подумали, что с Петей что-то случилось. Но, видя, что он цел, выскочили во двор.

— Ох! — сказала Марья Васильевна.

Она была полная пугливая женщина и всегда охала, когда что-нибудь поражало её. Она сразу опустилась рядом с раненым на колени и взяла его за руку.

— Что с вами? — спросила она. — Встаньте, пожалуйста, попробуйте встать…

Но матрос не шевельнулся.

Тогда она осторожно взяла его за плечи, чтобы посадить, но пальцы её попали во что-то липкое, и она сразу отдёрнула руки.

— Ох, — проговорила она испуганно, — кровь!

И вдруг закричала на Лиду:

— Что же ты стоишь? Его отнести надо!

Лида взяла матроса за ноги, Марья Васильевна — за плечи. Они подняли его и понесли в дом. Голова его повисла. Он показался Лиде ужасно тяжёлым: у неё подгибались колени, когда она несла его. Петя подобрал бескозырку, валявшуюся в чертополохе, и понёс её, осторожно держа за край.

Когда раненого положили на кровать Марьи Васильевны, он вдруг застонал и открыл глаза. Губы его слегка шевельнулись. Марья Васильевна нагнулась к его лицу и услышала:

— Воды…

Раненый пил долго, медленно. Потом вдруг посмотрел внимательно на Марью Васильевну и сказал:

— Передайте Королькову: когда свет горит, она в бухте…

— Что? Что?

Но он уже закрыл глаза.

— Что это он говорит, мама? — спросила Лида.

— Это он так… бредит… — сказала Марья Васильевна. — Подай мне бинт, я сделаю ему перевязку.

В саду Дракондиди

В этом городе жила-была девочка Катя.

Удивительная девочка. Конечно, все думали, что она самая обыкновенная девочка, и одна только Лида знала, что она удивительная.

До войны Катя с отцом и матерью жила на другом берегу, у самого моря — там, где теперь были немцы. Когда началась война, отец её ушёл на фронт, а она с матерью переехала сюда, в город. Мать её поступила на службу в военную прачечную, стирала бельё бойцам и была весь день занята, а Катя стала учиться в той школе, где училась Лида.

И они подружились.

Особенно много времени стали они проводить вместе, когда занятия в школе кончились. Они бродили вдвоём по опустевшему, полуразрушенному городу. Катя рассказывала, а Лида слушала. Чаще всего рассказывала Катя про море и корабли. И всегда в её рассказе была какая-нибудь тайна, потому что больше всего на свете Кате нравились рассказы с тайнами.

Лида очень любила Катю и не хотела уезжать, пока Катя оставалась в городе. Она даже говорила об этом вчера со своей мамой, Марьей Васильевной, но Марья Васильевна только рассердилась и сказала:

— Не пропадать же нам всем из-за твоей Кати!

Когда у себя на дворе они нашли раненого матроса, Лида захотела сразу же рассказать о нём Кате. Но только после обеда ей удалось уйти из дому.

Марья Васильевна не любила отпускать Лиду. Она говорила, что при каждом выстреле умирает от страха за детей, если они не с нею. Кроме того, Лида обязана была смотреть за Петей.

Но после обеда Петя, к счастью, уснул у себя на сундучке, и обстрела не было. Сказав матери: «Я сейчас», Лида торопливо выскочила за калитку, чтобы Марья Васильевна не успела передумать и задержать её. Быстро побежала она по улице, поглядывая на море, блестевшее за стволами тополей и каштанов.

В этом городе море было видно отовсюду — из всех окон, из всех садов, со всех балконов, крылечек, мостовых. Весь город был расположен на крутом склоне, спускавшемся к морю. Морской ветер, лёгкий, солёный и тёплый, шевелил пыльные листья деревьев и кустов, шуршал жёлтой, выжженной солнцем травой. По извилистым улицам, бегущим вверх и вниз, с бешеной скоростью неслись к фронту зелёные военные грузовики. Многие из домов были разрушены снарядами — они стояли с пустыми впадинами окон, вырванными дверями, без крыш, и склон, покрытый этими развалинами, был издали похож на соты.

Особенно сильно разрушена была нижняя часть города, у берега, возле мола. Этот мол тоже был виден отовсюду — светлой узкой полоской далеко врезался он в море. Об него разбивались волны, и белая пена кипела вокруг. Когда-то под защитой этого мола стояло много судов, больших и маленьких. Но теперь там было пусто. И всё море, насколько мог видеть глаз, было пустынно, вплоть до далёких синих гор противоположного берега залива, еле видных и похожих на облака. Там, на том берегу, теперь были немцы.

Лида обыкновенно встречалась с Катей в большом саду за домом сапожника Дракондиди. Белый домик сапожника Дракондиди стоял на главной улице и был известен всем в городе по большому жестяному сапогу, висевшему над дверью вместо вывески. Теперь сам Дракондиди был на фронте, жена его с детьми — давно в отъезде, домик разбит снарядом, и только сапог висел по-прежнему над вышибленной дверью. А сад за домом, всеми забытый и заброшенный, разросся густо и дико.

Под жестяным сапогом Лида остановилась и осторожно оглянулась… Этого требовала Катя: так входить в дом Дракондиди, чтобы никто не видел. Конечно, никто не стал бы им мешать ходить сюда, и никому не было дела, куда они ходят. Но Кате нравились тайны. Такая уж она была девочка. Она всё вокруг себя превращала в тайны. Сад Дракондиди тоже был её тайной, и входить в него можно было только тогда, когда никто не видит.

Главная улица была пуста, и Лида нырнула в дверь. Крыша с домика была сорвана, и вверху голубело высокое небо. Птичка, вспугнутая Лидой, метнулась, вылетела через пролом крыши и исчезла в вышине. Пройдя сквозь домик, Лида нырнула в сад, и он охватил её со всех сторон тенистой, густой листвой.

Все тропинки успели зарасти. Лида шла осторожно, раздвигая руками колючие ветки. Море виднелось в просветах между листвой.

Лида нашла Катю на большом камне, вывалившемся из разбитой стены. С камня было видно всё море, от