Блеск презренного металла - Светлана Алешина

Присев рядом с ней, я осторожно дотронулась до ее плеча и сказала — громко, чтобы меня слышали даже люди на дорожке:

— Как ты себя чувствуешь?! Можешь встать?! Может быть, отвезти тебя в больницу?! Заодно сделаем экспертизу и зафиксируем справкой те травмы, что нанес тебе этот гражданин. Не бойся, вставай, он тебя больше не посмеет тронуть!

Девушка лежала ничком в траве точно мертвая, и только по мелкому дрожанию ее тоненького тела можно было догадаться, что она просто притворяется. А может быть, это была инстинктивная уловка, чтобы агрессор оставил ее в покое. Я не стала настаивать, тем более что этот самый агрессор неуверенно попятился и, нервно косясь на свидетелей, забормотал: — Ладно! Мы еще встретимся! Я сейчас! Сейчас я вызову милицию, и вы у меня попляшете! Зафиксируют они! Сначала я зафиксирую… Выложите все, до копеечки!..

Видимо, он имел в виду компенсацию за порчу автомобиля. Но у меня почему-то сложилось впечатление, что он не станет связываться с милицией и предпочтет взять ремонт на себя, выместив свою досаду на ком-нибудь в другом месте.

Так оно и вышло. Наш оппонент позорно бежал, царапаясь о колючие кусты, а вскоре мы услышали пофыркивание отъезжающей машины. Наверное, у владельца злосчастной «Лады» были проблемы с тем, как встроиться в трэффик, но он с ними справился довольно успешно для человека, находящегося в состоянии аффекта.

Народ, собравшийся на дорожке сквера, быстро потерял к нам интерес и начал расходиться. Девушка по-прежнему лежала неподвижно, уткнувшись носом в траву, и не подавала никаких признаков жизни. Мне это начинало надоедать.

— Ты в самом деле можешь вставать, — с досадой проговорила я. — Этот мужчина уехал. Притворяться ни к чему. И, между прочим, знаешь, что я тебе скажу? Вообще-то он поступил по-свински, но и ты вела себя как свинья! Это еще счастье, что все так закончилось! От тебя могло остаться мокрое место! Что ты выделывала там, на мостовой? Ты меня слышишь?

Не слышать меня она не могла, но, кажется, мои слова были для нее просто продолжением уличного шума, не более. Эта девушка чем-то напоминала мне улитку, которая при малейшем дискомфорте старается спрятаться в собственную раковину, с той только разницей, что ее раковина была невидимой, и поэтому со стороны девушка выглядела странной, даже не совсем нормальной.

Она продолжала лежать, точно приклеенная к земле, не выдавая себя ни всхлипом, ни движением, и чувствовалось, что так она может лежать и час, и два, а у меня все-таки были свои дела. Но бросить здесь эту недотепу одну, избитую, униженную и, возможно, не вполне дееспособную, я не могла. Вдруг ей придет в голову снова отправиться пешком через дорогу? От одной мысли об этом я содрогнулась.

— Ну вот что! — решительно заявила я. — Или ты сейчас же приходишь в себя, или я действительно вызываю милицию, «Скорую помощь», и пусть тобой занимаются компетентные органы! Откровенно говоря, ты мне не нравишься. Ты случайно не сбежала ни из какой… гм… лечебницы? У тебя есть с собой какие-нибудь документы?

Как ни странно, это подействовало. Девушка вдруг зашевелилась, подняла припухшее исцарапанное лицо, несколько секунд пристально и недоверчиво смотрела на меня, а потом села, вытянув ноги. Если бы не разбитая физиономия, не продранные на коленке джинсы и измазанные зеленью руки, можно было подумать, что она просто прилегла вздремнуть на травке и только что очнулась от мирного сна. Я хочу сказать, что все-таки было в этой девушке что-то не от мира сего.

Она и на вопрос о документах отреагировала очень своеобразно. Сначала она с готовностью и усердием, которого от нее никак нельзя было ожидать, полезла в задний карман джинсов, а потом извлекла из него и протянула мне измятый билет на электричку до станции Каратай. При этом в отсутствующих глазах девушки мелькнуло что-то похожее на надежду — может быть, она ждала, что теперь-то ее наконец оставят в покое.

Наверное, так мне и следовало поступить, но я вбила себе в голову, что с этой крошкой не все в порядке, и, если оставить ее без присмотра, непременно случится беда. Лучше всего было передать ее сейчас родителям или мужу, или воспитателям — поди угадай, что за социальный статус у этой чудачки! Судя по билету, она собиралась уехать с шестичасовой электричкой в Каратай, но до назначенного срока оставалось еще долгих восемь часов, а за это время можно избороздить столько мостовых, что мало не покажется.

— Вот что, подруга, — сказала я, возвращая девушке билет. — Тебе нужно привести себя в порядок. Не поедешь же ты в свой Каратай с окровавленным лицом! И джинсы, смотри, на коленке лопнули… Давай-ка я возьму тебя сейчас с собой — ты умоешься, заштопаешь одежду, да и перекусишь, кстати… Выглядишь ты, надо сказать, неважно — давно ела, признавайся!

Она не ответила, размазывая кровь по лицу тыльной стороной ладони. Я заметила, что кожа на ее руках не отличается чистотой и покрыта цыпками. Пожалуй, на избыток внимания к своей персоне эта девушка не могла пожаловаться. На избалованного ребенка она никак не походила. Если у нее и имелась семья, то не из тех, что относятся к разряду благополучных.

Девушка обтерла ладонь о полу куртки и опять впала в оцепенение. Может быть, ей и в самом деле требовался хороший психиатр, но до шести часов вечера вряд ли мне удалось бы решить эту проблему. Да и стоит ли этим заниматься, подумала я. Достаточно и того, что я просто посажу эту недотепу на электричку. Добрый поступок мне наверняка где-нибудь зачтется.

Я взяла девчонку за руку и силой заставила ее подняться. В общем-то, она не протестовала и никакого недовольства не выказала, — впрочем, и особой радости тоже. Двигалась как механическая кукла и безразлично пялилась в окружающее ее пространство.

— Ты такая квелая с детства, или у тебя сегодня день плохой? — с досадой спросила я. — Может быть, ты бензина нанюхалась? Говори прямо, не стесняйся, маме с папой я передавать не буду…

— Мои мама с папой умерли, — тихо сказала девушка, кажется, впервые за все это время открывая рот. На ее простоватом лице в этот момент промелькнуло что-то похожее на нежность.

— Вот как? Сожалею, — сказала я. — Прости, что заговорила об этом. Но, знаешь, ты действительно выглядишь странновато…

— Это потому что у меня течет кровь, — простодушно объяснила она.

— Нет, я обратила на тебя внимание раньше, — сказала я. — Когда ты переходила улицу…

— Почему? — без особого интереса спросила девушка.

— Не знаю, как у вас в Каратае, а у нас так улицы не переходят, — строго заметила я. — Может быть, ты не заметила, но в городе Тарасове очень интенсивное движение. Тебя могли задавить насмерть.

— Я всегда перехожу здесь улицу, — равнодушно пояснила собеседница. — Еще когда я здесь жила…

— Ты жила в Тарасове? — удивилась я. — На этой самой улице?

— Конечно, — ответила девушка с таким видом, словно факт ее биографии мог быть известен всему свету.

— Ну, тем более, — заметила я уже не так убежденно. — Тем более ты должна вести себя осторожнее.