Академия для строптивой - Анна Одувалова

Ректор нехорошо улыбнулся и обнажил внушительные клыки — совершенно немыслимое дело, обычно он не позволял себя такого, если не собирался вступить в открытый бой, а тут не утерпел. Или я просто чего-то не знаю о папиной работе в стенах академии? Я тяжело вздохнула, опустила глаза, прошептала под нос: «Зато я буду магичкой, как мама», — и торжествующе улыбнулась. Как же я хотела здесь учиться!

Это было три дня назад. За столь короткое время я успела раз пять пожалеть о своем решении. Точнее, о своем поведении, которое навело папу на мысль забрать меня в стены магакадемии. Учиться тут было трудно, непроходимых дур преподаватели не любили, а я пропустила полгода занятий и за умную сойти не могла. Если на спецпредметах мне давали поблажку и возможность нагнать, то на общеобразовательных было реально стыдно. Полгода в пансионе я ничего не учила принципиально, а сейчас жалела об этом.

Моей соседкой по комнате оказалась светловолосая, похожая на ангела пифия Сильвена. Папа мотивировал выбор так:

— Две неадекватные девицы пубертатного периода быстро найдут общий язык. Так что, болезная кликуша, принимай к себе под крылышко мою змеюку! — обратился он к Сильвене, и та покорно кивнула, проигнорировав оскорбление ректора.

Не была бы я его дочерью, точно бы возмутилась. Но в стенах академии к папиному нраву, похоже, привыкли и весь ор просто пропускали мимо ушей. Надо будет тоже попробовать. Судя по глазам, вспыхнувшим алым, его это злит. Папочка у меня на четверть демон, отсюда — буйный нрав, любовь к оскорблениям, клыки, краснеющие в минуты гнева глаза и завидная сила. Но зато он меня любит. Иногда странной любовью, но все же.

Родитель оказался прав. С Сильвеной мы очень быстро подружились. Видимо, он не сильно на меня злился, а то бы подсунул по-настоящему несносную соседку или, того хуже, поселил бы с собой. Впрочем, может, просто пожалел окружающих. Я умела мотать нервы тем, кто мне не нравится. Именно поэтому папа даже не предложил жить вместе с ним в ректорских покоях. Знал, что свое недовольство я буду выражать постоянно и различными каверзными способами. Как-то, лет в четырнадцать, я сыпанула ему на полотенце и нижнее белье красного перчика. Но тогда я действительно была обижена. Папа выгнал мою первую любовь взашей. Я рыдала три дня и мстила. Правда, парень того не стоил. Он был рыж, конопат и пытался стырить фамильное серебро, но кого в четырнадцать волнуют такие мелочи?

Соседка по комнате оказалась первым лучиком света в моем мире, который погрузился во мрак после того, как папа осчастливил меня Труселями. Она, как и я, презирала условности и плевала на общественное мнение, только я была буйным экстравертом, жаждущим общения и новых впечатлений, а Сильвена — интровертом со стадом таракашек в голове и весьма странным вкусом в одежде.

С Труселями я тоже в конечном счете подружилась. Они услужливо исчезали в душе и еще в некоторые не менее важные моменты и плотно льнули к телу, едва на горизонте показывались представители противоположного пола. Мне иногда казалось, будто Труселя разумны. Это заставляло нервничать и с удвоенной силой искать возможность от них избавиться. Кто знает, где разум в этом предмете туалета находится и как себя проявит?

Папа проболтался, что это его изобретение. А я просто не вовремя попалась под руку, и испытать Труселя он решил на мне. Я мстительно подумала, что никогда не буду помогать ему демонстрировать это изобретение. Хотя подозревала: он начнет меня упрашивать довольно скоро — перед ежегодным съездом магов. Вот ни за какие блага не поддамся ни на какие уговоры. И вообще, сделаю все возможное и уничтожу экспериментальный образец. Плевать, сколько было в него вложено сил и сколько он может принести в семью денег.

Первая неделя в академии оказалась самой сложной. Приходилось постоянно чувствовать себя глупой, ничего не знающей и вообще слабым звеном в потоке. Преподавателей я раздражала, и нередко они пытались отыграться на мне за очередную выволочку от ректора. Новые сокурсники косились подозрительно и уже заранее боялись, видя во мне воплощение отца и помня его слова. Хотя я даже не могу сказать, что они были не правы. Характер у меня был еще тот, папа, правда, грешил на мамины гены. Но, сдается мне, лукавил. Воспитывал-то меня он, мама у нас была красива, непостоянна и очень занята. Она давно жила отдельно и лишь изредка баловала меня своим искрометным вниманием. Ее приезд всегда походил на торнадо. Наш хрупкий мир разбивался вдребезги, очередная папина любовница собирала чемодан, не выдержав конкуренции, я, сраженная харизмой родительницы, начинала обожать маму с удвоенной силой, а папа после ее отъезда долго восстанавливал душевное равновесие.

Постепенно в академии все нормализовалось. Я худо-бедно освоилась, обзавелась друзьями, точнее, подругами. Парни все же предпочитали со мной не связываться, помня об угрозах ректора, хотя посматривали заинтересованно. Боги внешностью меня не обидели, и я любила выделяться из толпы. Если в пансионе благородных девиц это порицалось и мои вызывающе рыжие волосы приходилось заплетать в косу, то здесь я могла блистать. Даже начала наслаждаться жизнью, когда поняла, что в состоянии нагнать сокурсников практически по всем предметам, но именно в тот момент начались Неприятности с большой буквы.

Светило солнышко, настроение было радужным, несмотря на начало учебной недели. Пары закончились пятнадцать минут назад, и наорала на меня сегодня только Леонэлла фон Сирр, преподававшая спецпредмет «Разновидности проклятий и их основные отличия», но Крисс — мой напарник по опытам — успокоил, сказав, что вредная тетка злится на меня больше из-за давней вражды с отцом, нежели из-за моих неуспехов, и всего лишь замещает молодого препода, который сейчас в командировке. А он мужик хоть и требовательный, но нормальный. С ним можно договориться, особенно если ты — симпатичная дочка ректора.

— Понимаешь, — хитро подмигнул мне черноглазый Крисс. — Твой отец — научный руководитель Демиона фон Арриса. Не будет Демион к тебе придираться. Думаешь, заняться ему больше нечем?

После этих слов настроение стало еще лучше, и я глупо улыбалась, когда мы с Сильвеной шли в столовую, где сегодня на обед обещали мясо и овощи. Об этом мясе я грезила с вечера пятницы. Выходные дни у нас были рыбными, а рыбу я терпеть не могла.

Неприятный сюрприз ожидал за поворотом. Так бывает всегда. Идешь, жизнью наслаждаешься, мечтаешь о вкусном обеде, а тут…

— Ы-ы-ы… — выдала я и попятилась к стене, попытавшись спрятаться за хрупкую и бледную, словно тень, Сильвену. Сильвена отвлеклась от своих грез и удивленно спросила:

— Касс, ты что?

— Ы-ы-ы… — повторила я, все же забилась в нишу у стены и стала оттуда наблюдать за тем, как высокий, в пыльном черном плаще молодой человек грозно отчитывает одного из самых больших оболтусов нашего курса — огненно-рыжего красавца Леона.

— Касс, я не понимаю твоих «ы-ы-ы», — буркнула Сильвена. — Пошли уже. Что ты жмешься и мычишь, как умалишенная?

— Не-а, не пойду! — пискнула я, желая раствориться и стать незаметной, но с моей внешностью это было невозможно.