Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко

он все равно будет видеть то утро. Буг, над которым пушистой шерстью клубится белое облако, заросшие камышом заливы с тонкими полотнищами росистого тумана над водой, острова-черепахи, будто повисшие в воздухе, и голубовато-прозрачный небосклон с оранжевым пояском над густым Корабельным урочищем. II

...Суперека никогда не будил в это время, на рассвете, и хлопец спросонок никак не мог взять в толк, что же происходит на белом свете. Не узнавал ни речки, ни скал, ни дубовой рощи на той стороне. Стоял будто завороженный возле хаты, хлопал глазами — ведь ничего подобного ему еще не приходилось видеть.

— Живей шевелись, Андрей, да прихвати уключины за перегородкой! — крикнул дядька Илько, ныряя с бреднем на плечах в седое облако под кручей. — Веризуб идет, слышишь! Не прозевать бы, — донеслось уже снизу, повторяясь эхом между островами и скалами: «Веризуб идет... го-го-го... веризуб идет... го-го-го-о-о...»

Утренняя прохлада, возбужденный дядьков голос развеяли остатки сна. В голове прояснилось. Он только теперь понял, что случилось: появилась рыба, о которой Суперека никогда не говорил равнодушно. Андрей уже знал, что заходит она в Буг из далекого моря всего дважды в год — весной и в эту пору, под конец лета, когда пороги распускают под водой зеленые бороды водорослей. Дядька Илько заверял, что более вкусной рыбы он никогда не пробовал. И более быстрой тоже не видел, хотя и возится в воде четвертый десяток лет.

— Не рыба, а черт водяной, — говорил, азартно посверкивая глазами. — Ты ее ловишь, а она тебя за нос водит. Как гов-ворится, дважды искупает, пока в мотню загонишь. Как ни старались хлопцы, перегораживая течение камнями до самого острова, а рыба все равно редко попадала в невод. Только мне и везло, — смеялся, довольный своей удачливостью. — Как гов-ворится, у нас с нею одинаковый характер.

Когда Андрей спустился к реке, Суперека уже привязывал одно крыло волока к вербе, росшей у самой воды. Дубленная в ольховой коре снасть темно-коричневой купой лежала на песке.

— Принес уключины? — спросил, растягивая на берегу другое крыло. — Ставь на каюк и сам впрыгивай.

Тем временем расстелил сетку, привязал к ней длинный канат и, не выпуская его из рук, столкнул каюк в воду.

— Греби к острову и слушай меня, — велел Андрею, располагаясь сзади. — Сейчас, как гов-ворится, сойдешь на берег и будешь ждать веризуба. Как только рыба пройдет мимо... — Всегда спокойный голос дядьки задрожал от волнения. — Так вот, как только пройдет — стягивай этим канатом волок в реку. И держи, чтобы не вырвало. А как раскроет мотню течением — поскорее привязывай конец к колу — я еще позавчера забил его в расселину...

— А как же рыба? — заикнулся Андрей.

— Не прерывай, когда старшие гов-ворят, — недовольно взглянул из-под густых бровей на парня. — Я пройду выше, до Синюшиного колена, и перехвачу этих водяных чертей. Попугаю вот этим боталом, — поднял на веревке увесистый голыш. — Понял? Такой шум подниму в воде, что волей-неволей крутанут хвостами по течению. А тут западня. Никуда не денешься. Ну что? — довольным взглядом окинул он Андрея. Его круглое усатое лицо сияло, как полная луна. — Супереку, как гов-ворится, не обманешь.

Все предусмотрел, до всего дошел своим умом хитрющий дядька Илько, сквозь боль и печаль улыбнулся Андрей своим воспоминаниям. Одного только не учел — детского возраста своего единственного помощника. Жилистый был — это верно, ловкий, проворный — тоже правда. Сызмальства закалял свое тело. Привыкло оно к жаре и холоду. А силы еще не набралось.

Теперь, через много лет, смешно вспоминать о том случае. А тогда... Хуже, казалось, и быть не могло.

...Он уже потерял надежду увидеть ожидаемый косяк веризуба. Не ведал, сколько времени просидел на острове. Неотрывно смотрел на речку и ничего не замечал. Уже и сомнения начали одолевать его: пристально ли смотрел, не прозевал ли случайно? И вдруг у Сарматского порога, почти пополам рассекавшего быстрину, вода словно бы закипела. От волнения, помнит, даже дыхание перехватило. Не успел опомниться, как закипело ближе, потом и совсем рядом. Вскочил со своего места и... увидел рыбу. Темной живой массой она стремительно шла против течения, рассекая его острыми высокими плавниками. Самые быстрые рыбины время от времени всплескивались над водой, и Андрей успевал замечать их длинные упругие тела, серые, с зеленоватым отблеском спины.

Когда косяк миновал остров — изо всех сил потянул канат, который все время держал в руках. Но он только щелкнул по воде, как длиннющий кнут. Тогда Андрей повернулся к реке спиной, положил канат себе на плечо, как учил Суперека, и, напрягшись всем телом, сделал несколько шагов. Оглянувшись, увидел, что волок продвинулся по песку на аршин или два. Еще раз потянул, наклоняясь вперед и до боли напрягая мышцы. Никакого движения. В отчаянии не знал, что и делать. Дергал слабыми руками канат, умоляя бредень, как живого: «Ну подвинься! Ну не лежи! Ну еще немножко!..» А самому плакать хотелось от собственной беспомощности. Дергал канат с разгону, сбивая пальцы на ногах об острые камни. Падал, поднимался, снова разгонялся.

И то ли волны подмыли песок, на котором лежала сетка, то ли в самом деле его усилия не были напрасными, только холмик на той стороне шевельнулся, сполз к воде, и его быстро подхватило течение.

Андрей даже растерялся от неожиданности, завертел головой, ища кол. Канат рвануло с такой силой, что парень не устоял на ногах. Поскользнувшись на мокром валуне, торчком полетел в воду.

Только когда, совсем обессиленный, мокрый, выкарабкался на каменистый берег острова, понял, что произошло непоправимое. Упал вниз лицом на поросшую редкой и колючей, будто щетина, травой землю и горько заплакал, давая волю слезам.

В таком состоянии и нашел его Суперека.

— Ну, хватит, не казни себя, — взъерошивал своими толстыми, узловатыми пальцами волосы на голове Андрея. — Как гов-ворится, казак с бедою, как рыба с водою. Это я, старый пень, виноват во всем. Чуб уже седеет, а, вишь, не докумекал, какое бешеное здесь течение. Воловья сила нужна, чтобы взнуздать его. Вытирай слезы, нам с тобой плакать некогда — веризуб идет, ловить надо.

— А где же он теперь? — шмыгая носом, спросил у дядьки.

— Как где? В Буге. Как гов-ворится, один раз не вышло, еще попробуем. Пошли в каюк, покажу тебе, как загонять рыбу боталом, а сам уж здесь