Фея белой магии - Анна Ольховская

Зачем убивать? Ведь потенциал в ребенке пока без полюсов. Он и не положительный, и не отрицательный. Он – нейтральный. А вот каким станет, зависит от того, кто будет рядом. От наставника.

Оставалось только найти девочку. И Папа Калфу продвинулся в этом направлении гораздо дальше унганов. Тогда и решено было внедрить в ряды Бизанго своего человека – Франсуа Дювалье.

И у него все получилось, он даже добился права участвовать в заключительном ритуале поиска девочки. Благодаря предыдущим таинствам были отобраны носители информации, в которых могло быть упоминание о ней. Сейчас все эти книги, газеты, журналы были разложены в виде причудливого ритуального рисунка, веве.

Пребывавший в трансе Папа Калфу внезапно выгнулся, затрясся, словно в падучей, окунул правую руку в кровь козла и, закатив глаза, влепил ладонь в обложку одного из журналов.

Сквозь кровавый отпечаток радостно смеялись мужчина и женщина, нежно обнимавшие маленькую девочку с удивительными глазами.

– Ну Алексей, ну пожалуйста, ну что вам стоит!

– Тридцать шесть.

– В смысле?

– За время нашей с вами, гм, беседы, вы ровно тридцать шесть раз употребили такое емкое и насыщенное смыслом «ну».

– Че, серьезно? Ну вы даете! – Паша, один из самых желтушных (нет, печень тут совершенно ни при чем) журналистов Москвы, попытался оскорбиться. Получалось плохо, чувство собственного достоинства у этого представителя членистоногих давным-давно атрофировалось. – Я тут распинаюсь, уговариваю, почти на коленях стою, а вы меня даже не слушаете, «ну» считаете! Я что, не человек, что ли?

– Тридцать восемь.

– Ну, знаете ли!

– Тридцать девять.

Парадокс – желтушный Паша сейчас смело мог претендовать на призовое место в номинации «Томат года». Спелый такой помидор получился, херсонский. Что, впрочем, вполне соответствовало действительности – эпитет, с максимальной точностью характеризующий профессиональную пригодность Паши, был однокоренным с названием города Херсон.

Хотя… высшее журналистское образование, интеллект, склонность к изящной словесности – вся эта ерундистика не имела никакого отношения к работе репортеров, неустанно копавшихся в кучах гламура и бурьяне бомонда. Там, в кучах и бурьяне, никто не обращал внимания на «ну», «че», «типа», там вполне комфортно себя чувствовали и нелитературные термины. Ведь прародительницей основной массы гламурного планктона являлась вовсе не Ева, а незабвенная Эллочка Щукина.

А вот киты светской тусовки, они же – звезды шоу– и не только, бизнеса, стабильно и прочно закрепившиеся на вершинах, с пашеподобными общались редко. Зачем? И так любое движение плавника мгновенно попадало на страницы светской хроники всех медиаизданий. До них, до китов, иногда допрыгивал самый-пресамый светский репортер с одного из крупнейших телевизионных каналов. Все, что удавалось записать, пусть даже скучное «нет», украшалось потом разнообразнейшими финтифлюшками домыслов, а чаще всего – откровенного вранья. Но печатное издание, в котором имел сомнительную честь служить Пашуня, отличалось особенной страстью к беспардонной, нелепой, а порой и оскорбительной лжи.

Папарацци истерично пытался взять себя в руки. Но истерика в таком трудном деле, как ловля успеха, удаче не способствует никак. Особенно если объект ловли настолько скользкий. Даже склизкий.

Репортер сопел и забавно переливался разными оттенками красного – от гниловато-бурого до ошпаренно-розового. Суперзвезда российского шоу-бизнеса, самый лакомый в данное время для большинства журналистов кусок, основной ньюсмейкер светской хроники Алексей Майоров, удобно устроившись в кресле, с любопытством наблюдал за буйством красок на физиономии своего визави.

Эх, мне бы его невозмутимость! Хорошо, что у меня есть журнал, которым можно прикрыться и нахихикаться вволю. И не важно, что журнал этот экономический, очень и очень серьезный (непонятно только, как он оказался в этом ресторанчике?), щедро заляпанный разными «фьючерсами», «индексами Доу-Джонса» и прочей заумью, главную в данный момент функцию – маскировочную, печатное издание выполняет успешно. Главное, не хрюкать слишком громко.

И вот что интересно – ни капли сочувствия, никакой клановой солидарности. Я ведь в недавнем прошлом была журналисткой, могла бы проникнуться, поддержать.

А не надо быть таким тупым! И наглым!! И противным!!! И вообще свиньей.

Мы с Лешкой так редко выбираемся вдвоем куда-нибудь, нет, надо все испортить, влезть с незапланированным кретинским интервью! С Алексеем Майоровым, на минуточку, заранее договариваться надо, причем не с ним лично, а с его администратором Виктором, согласовывать место и время, четко придерживаться заранее оговоренных тем, а не ловить звезду ветхим сачком нездорового интереса, оказавшись случайно рядом.

Вот и получил. Обтекай теперь, свинтус, нам с мужем из-за тебя придется другое место искать, а здесь такая кухня!

Интересно все-таки устроена жизнь! Живешь себе тихо-мирно в одном из областных центров России, работаешь внештатным сотрудником нескольких изданий, в прошлом – неудачный брак, в настоящем – бесконечная череда однообразных дней, редкие девичники на пару с такой же одинокой закадычной подружкой Таней, она же – Таньский. В будущем, похоже, ничего экстраординарного не предвидится. В лучшем случае – более удачный брак. Скажете, скучно? И что с того? Зато никаких тебе потрясений, никому ты не нужна, все предсказуемо и банально. Сидели мы с Таньским, бывало, за бутылочкой сухого красного и ныли. О принцах уже и не мечтали, к тридцати годам мозг достигает нужного размера и оптимальной формы. Какие, к рогатой бабушке, принцы могли встретиться на пути провинциальной журналистки Анны Лощининой (это я) и не менее провинциальной бухгалтерши Татьяны Старостенко (это Таньский)? Полюбить, да еще взаимно…

Ох, знали бы мы!

Хотя, если честно, оно того стоило.

Мирное, вяло побулькивавшее редкими событиями существование в одночасье взорвалось фейерверком самых невероятных, порой смертельно опасных событий.[1]

И теперь Таньский – любимая жена красавчика Хали Салима, наследника многомиллионного состояния, счастливая мама очаровательных двойняшек Дениса и Лейлы, а я…

Я тоже вышла замуж, причем дважды. И оба раза за Лешку. Алексея Майорова. У нас есть дочура, Ника, ей два с половиной года. И мы бесконечно счастливы.

Хотя еще полтора года назад я считала себя вдовой. Больше трех месяцев. То были, пожалуй, самые страшные месяцы моей жизни. Все предшествовавшие этому события, даже наш разрыв с Лешкой и последовавший за этим развод, не смогли уничтожить меня. Морально уничтожить. Сломать. Я изгибалась самым невероятным образом только для того, чтобы, молниеносно разогнувшись, с максимальной отдачей хлестнуть пытавшегося сломать.