Утешение изгоев - Евгения Михайлова

Надя несколько раз начинала с ней разговор: какой, мол, есть замечательный пес. И еще, еще…

Таня просто не реагировала. Но однажды сказала в своей резкой манере:

— Надя, ты это брось, другим, пожалуйста, такое говори, тебя слушают. Мне больше не нужна собака. Никогда. У меня нет времени — работа, другая жизнь. И еще: скажу только тебе. Это надо совсем мозга не иметь, чтобы сознательно обречь себя еще раз на такие пытки: смотреть, как близкое, беспомощное существо мучается, а ты больше ничем не можешь помочь. Ты хочешь его задержать, только этого, своего, самого нужного, а он уходит. Самый преданный беспощадно тебя бросает. Такое сравнимо только с потерей ребенка. Разница лишь в том, что животные никогда не взрослеют и очень мало живут. Остаются безнадежность, боль до воя и пустота. Все. Тема закрыта. Будет нужна помощь — звони.

Надя очень хорошо продумала свои слова перед тем звонком.

— Таня, тут такое дело. Даже не помощь нужна. С ней в порядке. Просто одна идея есть, которая мне не под силу, а у тебя может получиться. У тебя столько подписчиков в сетях. Можно зайти к тебе на десять минут?

— Конечно, — ответила Татьяна.

Они посидели, выпили кофе, Надя рассказала все известные ей новости об общих знакомых — собачниках и кошатниках. Затем постаралась очень нейтрально пересказать историю о двух привезенных Мироновыми щенках.

— Прошло десять дней, — сказала она. — Один щенок, девочка, оказался далеко не двухмесячным. Девка вытянулась, худющая, но здоровая вроде, активная. Месяцев пять, не меньше, зубы уже поменялись. Ни разу, кстати, не пушистая, не миленькая и не забавная. Гладкошерстная, с длинным, почти голым хвостом, уши висят, причем по-разному, глаза маленькие, у носа. Думаю, тут у Нели с продажей большой облом, но пристроить, в принципе, можно: собачка веселая и беспроблемная.

— Какая-то проблема со вторым? — спросила Таня, в упор глядя на Нелю.

— Большая проблема. Нет, я неправильно сказала: огромная проблема, Таня. Я не могу даже попытаться ее решить. Но не сплю и не живу, только об этом думаю. У меня, ты знаешь, дома пять собак-калек. Не считая кошек. А в таком варианте вообще не выход. Короче, второму малышу-мальчику нет двух месяцев, еще недокорм, размер мышонка. Тоже практически лысый. Он там вообще ничего не ест. Не встает с грязной тряпки под батареей. В общем, у людей свои проблемы: в квартире страшный срач, вонь, другие взрослые животные, один старый лабрадор лежит в углу и, похоже, умирает. К сыну-подростку ходят компании. Гриша выступает, как мне кажется, в нетрезвом виде. Неля ездит на подработки, говорит, это просто уборка подъездов: случайно заглянула в ее кошелку, в ней тряпки и моющие средства. Короче, я бы даже в голове не держала, таких ситуаций миллионы. Щенок под крышей. Корм и деньги мы собираем, я ношу. Сомневаюсь, что деньги вообще там идут на животных, людям же тоже есть нужно. И пить. Просто такой страшной муки в глазах крошечного существа я никогда не видела. Такого понимания безнадежности, такого страха перед людьми, другими животными, перед болью… Она явно есть. Ты не поверишь, но я иногда молюсь, чтобы этой крохе бог послал быструю смерть.

— В чем твоя идея? — сухо спросила Татьяна.

— В том, чтобы ты написала хороший текст, как умеешь, сделала бы выразительный снимок… И не врать, как мы обычно делаем, про какие-то пока никому не известные достоинства. А именно про милосердие. Про спасение от смерти в самом ее жестоком выражении. Такую жалость в ком-то разбудить, чтобы один — всего один человек — не мог спать и дышать… Как я.

— У тебя снимок есть?

— Да. Но ты же знаешь, какой у меня полудохлый телефон с такой же камерой. И опять же — срач виден, как ни крути. Я подумала: ты сможешь выбрать ракурс, отредактировать.

— Покажи свой снимок.

Таня долго разглядывала темное фото: крошечный щенок в дичайшем интерьере, на тряпке под страшной батареей. Неподвижная поза, как будто боится шевельнуться, узенькая мордочка, как у мышонка. И глаза… Да, мало кто такое видел. В них — бездна страха, отчаяния и полное отсутствие надежды. То есть он точно знает, что спасения нет. Щенок? Два месяца?

— Невероятно, — заключила Татьяна. — Хорошо. Но я в то подземелье шагу не сделаю. Кстати, неплохая была квартира, когда принадлежала матери Мироновой. Она же не так давно умерла. Как можно было успеть? Но не суть. Принеси мне завтра щенка, мы найдем солнечные места в квартире, я куплю игрушку. С таким депрессивным и по-человечески безнадежным выражением бедняге не найти хозяев. Люди — от самых умных до полностью тупых — ждут от животных «позитива», «радости». Как будто те им обязаны этим. Я попробую чуть осветлить выражение, уменьшить трагедию. Горя, конечно, здесь у всех хватает, но поищем такого оригинала, которому захочется его усугубить и побороться, даст бог.

Фотосессия состоялась на следующий день. Надя вошла в квартиру Татьяны и достала из-под куртки крошечное, дрожащее тельце, Таня приняла его в ладони. Под хрупкими ребрышками сразу почувствовала большой, практически каменный живот.

— Что это, Надя?

— Да. Ужас. Это появилось уже у Мироновых. Притом что я таскаю именно щенячью еду, лекарства, деньги на врачей. Черт бы их побрал, всех этих придурков. Торговцы живым товаром, блин.

Они приступили к работе. Щенок послушно застывал на каждом выбранном для съемки месте. Реагировал на каждое слово: вставал по просьбе, садился, опять ложился. На роскошного мягкого енота посмотрел измученно и равнодушно. После съемки Таня поставила в кухне блюдца с молоком, творогом, бульоном, водой. Всю собачью утварь, как и вещи, лежанки Чарлика она выбросила в день его смерти. Щенок подходил к блюдцам, нюхал… и просто не понимал, что с этим делать.

— Он не узнает еды, он не видел воды. Еще и потому каменный живот: обезвоживание, — произнесла Таня. — Он на самом деле умирает, но ему даже на это не хватает сил.

Они посмотрели снимки. Надя задумчиво сказала:

— Они совершенно необычные. Очень хорошие по качеству, настроению, но…

— Но годятся только для одного: разорвать кому-то сердце, — сухо продолжила Таня, — без последствий для малыша. Я сомневаюсь, что у нас что-то получится. Будут только тысячи комментов: «Я плаˊчу». А его время кончается.

— Но мы попробуем, — бодро произнесла Надя. — Ты столько раз вытягивала безнадежные темы. Помнишь…

— Помню, — оборвала Таня. — Все я помню, но то были другие истории. Не про обреченных с рождения.

— Так мы пойдем? — сказала Надя.

И щенок, который неподвижно лежал на полу у