Три дня в Сирии - Михель Гавен

— Моя мама уехала еще в пятидесятые годы, — объяснила Джин. — Она была русской дворянкой.

— Это и заметно. Я сразу поняла, — хмыкнула Светлана.

— Не работаете? — спросила Джин, когда, сдернув маску и перчатки, она присела за стол у окна для выписки назначений.

— Где ж тут работать-то? Я еще раз учиться хотела пойти. Думаю, ну, хоть на медсестру, на фельдшера. Надо же что-то делать. Так куда там! — пробормотала женщина дрогнувшим голосом. — Сиди дома, лишний раз нос не кажи. Вдруг люди скажут, что Амин жену в подчинении удержать не может и сам семью не обеспечивает? Так этот лентяй образование за государственный счет получил. Вот теперь работать и не хочет. Сидит месяцами дома и с дружками за кальяном байки травит часами. Толку никакого, а слово поперек скажи, так он и избить может. Смотрите, — женщина показала синяки на запястье, — это позавчера он таскал меня по комнате. Амину все дай, дай. Ну, я думаю, вы поняли, — женщина смутилась. — В общем, ненасытный, а у меня голова раскалывается. Ему-то что? Женщина у них нужна вроде как ноги вытереть и дальше идти. Деревня не приняла меня сразу. Мол, на русской женился. Своих девок али нет? Мать его нормально меня приняла, по-доброму. Хотя против отца женщина никогда не пойдет, а тот все слушает, что старейшины скажут. Как будто своего ума нет! Чуть недовольны старцы эти, как ты по деревне прошла, как на кого посмотрела, так сразу выволочку устраивают. С Андрейкой моим, знаете, что было, когда я его к израильтянам отправила? — она взглянула на Красовского. — Сама, без ведома дедов приняла решение. Где ж такое видано? Прибежали эти старейшины, кричали, мол, вы — предатели, Сирию предали, мы вас из деревни выгоним, чтоб духу вашего гнилого здесь не было! Я твердо возразила. Это мои дети, говорю, и по матери они русские. Никакая ваша замечательная Сирия им не нужна. Она даже образования приличного им не дала! Всему сама учила. Никаких старейшин слушать я не буду больше, не говоря уже про мужа с отцом. Зачем в нищете прозябать, на демонстрации бегать, когда надо учиться и работать? У меня два сына. Неужто они так безработными и будут слоняться? Сказала Андрею, заключай контракт и служи. Армия тебя жизни научит, даст возможность продвинуться. После и нас с братишкой из ямы вытащишь. Ты им не сириец, ведь отец твой пальцем не пошевелил, чтоб твою жизнь устроить. Дальше видно будет. Так он у меня уже это, как называется, — женщина поморщилась, вспоминая, — равтурай, младший сержант. На границе с Ливаном служит. На деньги, которые мальчик мой сюда присылает, они все обжираются, ни разу не поперхнувшись. Игнорируют меня всей деревней. Я вот даже в больницу обратиться не могу! С пареньком-то моим еще двое ребятишек пострадало. Их приняли, а нас с презрением выставили. Помирай, мол, — пожаловалась она. — На попутке сюда в Кацрин добрались. Сжалился один добрый израильский адвокат, подобрал на дороге. Уж не думала, что вытащу своего Мишку, — пробормотала женщина, обнимая мальчика за плечи. — Есть еще люди на свете, и за то, Господи, спасибо, — растроганно сказала Светлана, спешно осенив себя православным крестом. — Даже на краю земли, в дыре этой, есть. Спасибо, господин офицер, — стерев слезы с лица, она взяла Красовского за локоть. — Вам, доктор, хоть в ноги поклонюсь…

— Не надо, не надо, — смущенно возразила Джин, мягко удерживая женщину.

— В самом деле, не нужно, — сказал Красовский, подойдя к столу и помогая мальчику спуститься. — Вот как получается. Мама доктора в пятидесятые годы уехала из России. Мои родители-врачи репатриировались в начале семидесятых. Они переехали в Израиль, и я уже здесь родился. Вы — лет на десять попозже, а все мы в Кацрине встретились. Любопытно, правда?

— Так вы тоже из России? — удивленно спросила женщина.

— Откуда же еще? Родители уезжали из Москвы. Там у матери брат двоюродный живет. Родственников много, в гости наведываются.

— Завтра приезжайте на перевязку, — напомнила Джин, провожая женщину к дверям. — Вероятно, Маша Залман уже будет на месте. Впрочем, я, скорее всего, тоже еще буду тут, так что обязательно вас посмотрю.

— Ой, спасибо, спасибо вам…

— Вас отвезут.

Красовский вышел в коридор, строго приказав дежурному:

— Распорядитесь, чтобы раненого отвезли в Маждель-Шамс.

— Слушаюсь, — отчеканил тот.

— Пойдемте, я помогу вам сесть в машину, — сказала Джин, взяв женщину под руку. — Не волнуйтесь, все обойдется. Как вас зовут?

— Светлана. Светлана Акимова я, в девичестве-то. Уж и сама позабыла, как звучит отцовская фамилия, — грустно добавила она. — Вот чудно как вышло! Все в деревне нашей проклинают израильтян, а уж про американцев — и говорить нечего, — женщина взглянула на Джин блестящими от слез глазами. — Все плюются на вас, а мне обратиться больше не к кому. Вот как получается. Только к врагу и иди. Я сама чужая среди этих людей. Сколько лет прошло, а как была чужая, так и осталась. Никогда за свою уже не примут. Я вот знаете, решила, — медленно произнесла женщина, глядя, как Шомон усаживает мальчика в автомобиль. — Разведусь с мужем и домой поеду. Если старший сын в Израиле устроится, то в Иерусалим сначала, а потом, когда денег наберу, домой. Мочи больше нет. Только все одна. Одной против всех, как думаете? — произнесла Светлана срывающимся голосом.

— Я понимаю, тяжело, — согласилась Джин и успокаивающе погладила ее руку. — Я думаю, мы сможем вам помочь, — она взглянула на Красовского, и тот согласно кивнул. — Я сама здесь не останусь, а уеду завтра или послезавтра. Я познакомлю вас с Машей. Она дальше будет лечить вашего мальчика. Когда же он поправится, и если вы не перемените своего решения, после развода вполне сможете перебраться в Израиль, раз ваш старший сын служит в израильской армии. Ну, а уж оттуда в Москву попасть совсем просто. Теперь для этого даже и визы не надо. Расан, возможно, позвонит родственникам, чтобы приняли на первых порах, а может, вы и здесь захотите остаться, а в Москву только в гости ездить.

— Позвоню, — подтвердил Красовский, — и напишу, если надо будет. У меня там живут племянники двоюродные, вашему мальчику ровесники. Думаю, они найдут общий язык.

— Я уж и надежду потеряла когда-нибудь домой вернуться, — запричитала в слезах женщина, закрыв лицо платком. — Врагу не пожелаешь такой жизни, какая у меня здесь получилась.

— Ничего, ничего, все наладится, — сказала Джин, ласково обнимая Светлану за плечи. — Поезжайте домой, отдохните, а завтра приезжайте сюда, на перевязку.

— Я пришлю машину, — предложил Красовский. — На автобусе будет ехать не очень удобно, только рану растревожат. Да и ломаются эти автобусы часто. Особой надежды на них нет. Ну, садитесь, садитесь.

Он подвел женщину к машине.

— До завтра. Увидимся. Невеселая жизнь, — серьезно добавил мужчина, наблюдая, как полицейская машина выезжает за ограду. — Муж бьет, нищета. Ты можешь себе это представить?

— Лично я не могу, — задумчиво сказала Джин, пожимая плечами. — Хотя и в России таких историй хватает. Вполне вероятно, не такой уж большой был выбор у этой Светланы. Печальная история, конечно. Дэвид ничего не прислал? — встревоженно спросила молодая женщина, внимательно посмотрев на Красовского.