Акционерное общество женщин - Елена Котова

Дальше текст был неразборчив, затерт временем, и Полина взялась за следующее письмо, открытое уже на второй странице. Почерк был иной, но тоже женский:

«…и муж нашел в шкатулке в будуаре эти письма. В них мой любимый Рохля, прозванный так нами за его вечное вранье и промотанное состояние, изливал свою бесстыжую душу, играя мною, как он играет всем в жизни. Постылый муж требует, чтобы Рохля был изгнан из моей жизни, а круг подруг, коих он считает сообщницами моего падения, был забыт. Сам он изобретает какие-то нелепые способы устройства нашей жизни. На краю земли, в Америке, он условился со странными людьми, выходцами из Германии, заниматься чем-то чудовищным, думая спасти этим наше перезаложенное поместье. Они пишут то о золоте, которое там добывают прямо из рек, то о какой-то нефти. Что такое нефть и для чего она потребна, я не понимаю. Я не хочу уезжать. Pauline, мне отрадно строить с тобой и Catherine планы нового устройства жизни, в котором жгучие земные наслаждения лицемерный суд людской не посмеет назвать грехом. Но жизнь моя связана с безумным мужем, пусть и поневоле, и у меня нет более прав сопротивляться его власти. Прости, что бросаю тебя одну. Нет большей горести, чем разлука. Мне кажется, что все кончено и жизнь моя в этой чужой Америке, должно быть, скоро угаснет».

– Кто эти женщины и кто эта Pauline, которой они пишут? – спросила Полина. – Вы сказали, что нашли письма в моей квартире?

– Эти женщины, думаю, вы и сами поняли, многое пережили и передумали. Много и грешили – по крайней мере по меркам общества, в котором жили. Но в отличие от других женщин, тоже немало грешивших, они задумались о том, что любовь, страсть выпадает женщине больше чем раз в жизни и нельзя лишать ее права ни на эту любовь, ни на свободу от оков брака, если муж опостылел. Полтора века назад, как можно судить по упоминанию нового колониального магазина Harrods, они вынашивали план иного общества. В котором женщине, да и, в сущности, мужчине, была бы дарована свобода. Предназначение женщины отнюдь не в служении мужу и не только в воспитании детей, но тогда подобные мысли считались грехом. Как и сейчас, впрочем. Вопрос лишь – по чьим меркам? Дьявол искушает, но он же…

– Вот, о дьяволе я точно не расположена говорить, у меня на этот счет свое, особое мнение…

– Меня это не удивляет. Что ж, вернемся к письмам. Именно в вашей квартире спустя десятилетия после разлуки с подругами умирала дожившая до глубокой старости та самая Pauline, именно в этой квартире осталась похороненной вместе с письмами ее мечта устроить общество по-иному, дав женщине свободу и власть. Ведь не только общество лишает ее свободы любви, но и время сжигает ее красоту. Думаю, что если бы подруги не бросили ее, они бы, возможно, создали именно страховую компанию, что было в конце девятнадцатого века столь заразительным в России занятием. Но не суждено было… А теперь все в ваших руках, которые держат эти письма. Страховая компания, дающая женщинам свободу и власть, – это веление…

– Чего? Времени? Не морочьте мне голову. Вы аферист, который хочет затащить меня в какое-то страховое общество и захапать мою квартиру?

– Полина Альфовна, вы сами знаете, чем занят ваш праздный ум. И это благо, что он праздный. Лишь свобода от суетных забот подвигает ум на полет.

– Это все? Суетные заботы, праздный ум. Скажите прямо, кто вы?

– Я лишь посланец, коему поручено разбудить ваши ум и сердце. Вы сами не раз думали о противоестественной подчиненности жизни женщины чуждым ей правилам, о том зле, которое она своими собственными руками…

Незнакомец все говорил, а Полина, уже не слыша его слов, ощущала лишь их смутные созвучия их собственным раздумьям с подругами. Странные запахи кафе, то ли дыма, то ли… Она видела огромный зал, себя в длинном голубом платье, поклонников и своих подруг, одна из которых была в красном. Слышались аккорды Вагнера, между колоннами по стенам проступали полки библиотеки, тома с золотыми тиснениями. На корешках угадывались немецкие названия, ей даже показалось, что она разглядела слово «Faust» на одном и «Hegel» на другом. Потолок зала был покрыт росписью, одни картины, казалось, изображали рай, другие – геенну огненную… Ева, искушенная дьяволом, увела Адама из рая на землю. С тех пор человек пребывает в постоянных страданиях, сомнениях, поисках…

Полине захотелось задать незнакомцу вопрос, но тут она поняла, что сидит за столиком в одиночестве.

Собеседник исчез. Исчезли и письма. На столе лежала лишь мятая визитка с большой буквой «L», обвитой вензелем старинного узора, в верхнем левом углу. Имени на визитке не было вовсе, зато красовалось все то же идиотское «Женщины за гранью» и номер телефона, явно не московский.

Полина взяла визитку, вышла из кафе и медленно двинулась по солнечной стороне к Милютинскому переулку, к своей машине, переваривая в голове всю эту ересь. Вытянув из сумки телефон, набрала значившийся на визитке номер. Телефон ответил длинной немецкой скороговоркой, а после паузы глухим мужским голосом на чистом русском языке произнес: «Недосягаем», после чего телефон умер, даже экран погас.

Сев в машину, Полина перезагрузила телефон, но, оживив его, увидела, что исчезли все набранные номера. И визитка куда-то подевалась, наверное, обронила. Полина снова выбралась из машины, долго осматривала тротуар, но ничего на нем не обнаружила.

«А Катька уже два года как в Лондоне…» – подумала она вдруг, и уже знакомое чувство приближения какой-то неведомой беды так накрыло ее, что она еще долго сидела в машине, не в силах сообразить, как лучше выехать на Сретенку в сторону области.

Над городом по-прежнему светило неяркое сентябрьское солнце. Не сгустились тучи, не подул внезапно резкий ветер, не слышались раскаты грома. Ничего не изменилось, и Мясницкая была как всегда прекрасна.

И быстро жизни колесница стезею младости текла;

Ее воздушная станица веселых призраков влекла:

Любовь с прелестными дарами, с алмазным Счастие ключом,

И Слава с звездными венцами, и с ярким Истина лучом.

Ф. Шиллер. «Мечты» (1795) в вольном переводе В.А. Жуковского (1812)

Войдя в квартиру Катьки, своей подружки с детского сада, с тех самых пор, когда в конце шестидесятых их отцы получили наконец по отдельной квартире в панельном доме в Черемушках, Полина принялась вертеться перед старинным зеркалом в коридоре:

– Кать, к этому платью непременно нужна шляпка, как считаешь? Как в фильмах тридцатых… Между прочим, тогда тоже была советская власть, но были и шляпки, а теперь что? Посмотри на себя: достала джинсы и думаешь, это шик? Небось у барыг около «Березки» покупала втридорога?

– Полин, ты чего пришла? Джинсы мои обсуждать? Шляпку я тебе все равно не пойду искать…

– Я пришла обсуждать Иноземцеву. У нее после развода навязчивая идея, что надо искать мужика, потому что уже двадцать пять, а жизнь не устроена. Зачем надо устраиваться, я не понимаю, вся жизнь впереди. Я вот после развода целый год с наслаждением отдыхаю, лежу на диване и книжки читаю сколько захочу. А Иноземцева мается и твердит, что «надо искать мужика». Кать, ты не слушаешь меня?