Злые люди и как они расплачиваются за свое зло - Герман Шелков

Больше никто и никогда не видел этого человека возле нашего дома.

Обе свидетельницы описывали его одними и теми же словами: «Молодой, лет тридцати, крепкий, среднего роста, лицо круглое, задумчивое и недоброе».

Бабуся, которая стояла у окна в своей кухне, слышала, что он сказал, этот незнакомый человек. Он сказал: «Что-что-что?»

После этого незнакомец резко ударил кулаком злого мальчика в лицо. Ударил всего один раз. И после этого ушел.

Злой мальчик остался лежать перед домом. Бабуся с первого этажа смотрела на него из окна. А другая свидетельница глядела с балкона. И обе они забеспокоились и поспешили выйти к лежащему, потому что он не шевелился. Они позвонили на станцию скорой помощи. И злого мальчика увезли в больницу.

Он лежал в беспамятстве неделю напролет, а когда пришел в себя, ничего не мог вспомнить. Когда его спрашивали, что случилось, он ничего не мог рассказать. Он был очень слаб. У него кружилась голова. Бедняжка не мог принимать пищу.

В больнице он пробыл месяц и еще две недели. Потом его забрали родители и привезли домой. Надели на него мягкую фланелевую рубашку. Надели такие же мягкие брюки. На ноги – сандалии. Держа за руку выводили во двор. Сажали его на лавку. И он там сидел, глядя под ноги или перед собой. Ни с кем не разговаривал. Бедный и бледный мальчик.

Он стал тихим, беспомощным, безобидным подростком. Его ровесники и те дети, которых он когда-то превратил в слуг, подходили в нему, бросали в него мусор, плевали ему на голову, насмехались над ним, а он их боялся и закрывал лицо руками.

Его папе и маме видеть это было невыносимо. И они увезли сына в деревню.

Рассказывали, что там он через год в ненастную погоду испугался грозы, побежал к реке, упал в воду и утонул.

А может быть, и не было этого. Может быть, про грозу придумали какие-то люди, которым хотелось, чтобы так было.

Во всяком случае, один злой человек повстречал другого злого человека, и вот что из этого вышло».

* * *

Николай Ер-ков, 1974 года рождения: «Один очень злой паренек жил в нашем дворе, в доме напротив. Он был старше меня на три года. Злобы в нем было как воды в озере. Он каким-то образом впитал все плохое, что есть в жизни. Он хамил и сквернословил, плевал куда вздумается, бросался на людей, затевал драки, а когда дрался, хватал с земли палки, булыжники, бутылки и все это пускал в ход, лишь бы одержать победу.

Он был весь в шрамах, в порезах. У него было надорвано ухо.

Его не просто сторонились и пугались, а боялись даже думать о нем. Даже крепкие, рослые мужчины избегали попадаться ему на глаза.

Его звали Анатолий П. Но он предпочитал, чтобы его называли Толиком.

Когда ему было двенадцать лет, он держал в страхе весь наш двор, а достигнув пятнадцати лет, подчинил себе и другие дворы в нашем районе. Можно сказать, что он был самый сильный подросток на территории, охватывающей пять улиц. Он был самый дерзкий и решительный. И очень-очень злой. Бешеный.

Ему ни в чем нельзя было прекословить. Попробуй возразить ему в чем-либо – и он сразу приходит в ярость, замахивается, хватает за воротник, за шею, и ему все равно, кто перед ним – человек малых лет или взрослый. На взрослых он бросался с камнями и палками, и, бывало, взрослые люди получали такой отпор, что после этого у них дрожали руки.

А у Толика ничего не дрожало. Он казался твердым и бесстрашным.

Волосы у него на голове были жесткие, как проволока, кожа желтоватая, с пятнами. Пальцы сильные и цепкие. Роста он был среднего.

Уже в двенадцать лет он собрал вокруг себя ватагу мальчишек и повелевал ими. Посылал их воровать печенье и другую еду в магазине, заставлял выпрашивать мелочь у прохожих. За любую провинность наказывал, не откладывая, бил по лицу, хватал за волосы и швырял на землю. И мальчишки его боялись порой до заикания.

А в пятнадцать лет он сделался словно правителем подросткового мира – регулировал все отношения между несовершеннолетними, судил и преследовал. Отбирал деньги, вещи. Кого-то приближал к себе, а кого-то удалял.

Отцовский гараж на пустыре был у него штаб-квартирой. Когда-то в гараже стоял мотоцикл с коляской, потом гараж пустовал. Толик его занял, принес туда большое кресло, кушетку, распивал там спиртное, играл на гитаре. Там же, при нем, находилась и его ватага.

Учился ли он в школе, как прочие подростки? Из нашей школы его выгнали после пятого класса за систематическое нарушение дисциплины. Он угодил в интернат, но отчего-то, по неизвестной причине, его чаще можно было увидеть во дворе, чем в этом интернате. Он безнаказанно оттуда сбегал, прогуливал занятия. Почему его не ловили и не доставляли обратно – никто не знает.

В шестнадцать лет он ограбил двух прохожих, двух военных, избил их, и они не смогли за себя постоять. Одному из них он проломил голову булыжником, а другого отходил палкой. Офицеры только кричали и стонали, но ничего не могли сделать.

Толика арестовали, судили и отправили в тюрьму. Он вернулся через четыре года, когда ему исполнилось двадцать лет. Я заканчивал школу, сдавал выпускные экзамены. Помню, что когда Толик снова появился в нашем дворе, я в этот день сдавал экзамен по английскому языку.

Я шел домой и повстречал знакомых парней из соседнего двора, учащихся ПТУ. Они сказали: «Слыхал? Видал? Толик вернулся! Сидит в вашем дворе на лавке, курит и потягивает пиво. Но с ним что-то не то… Он какой-то задумчивый и мрачный. Худой, как спичка. В общем, он изменился».

Мы пошли взглянуть на Толика, потому что умирали от любопытства.

Толик сидел на лавке не похожий на себя. Истощенный. Сутулый. Однако его лицо по-прежнему было лицом злого человека. Брови как всегда сдвинуты к переносице.

Он часто подкашливал.

Мы вышли к нему поздороваться, и он был этому как будто рад. «Ну что, сорванцы? – спросил он. – Как жизнь молодецкая свищет? Обычно, как у кретинов?»

Мы сказали, что сдаем экзамены.

И тут я увидел на лице Толика большую досаду. Он о чем-то сильно тужил. Впрочем, спрашивать его об этом было немыслимо – никто из нас не забыл его бешеной натуры и умения быть до конца безжалостным. И я, и другие, мы могли только ждать, когда Толик сам расскажет, что с ним случилось.

И он сказал: «Эх, черт возьми! У меня туберкулез. Вот ведь угораздило подхватить заразу!»

Мы были немало удивлены. Нас удивило, что этот человек уязвим, что он может быть больным и изможденным.

Мы еще не знали, что это конец Анатолия П. Двадцать лет – вот и вся его жизнь.

Никто из нас никогда не рассуждал о коварных, смертельных болезнях. Мы мало слышали о туберкулезе и вообще не задумывались, отчего в нынешнее время можно умереть.

Толик допил пиво и пошел домой, в свою квартиру на первом этаже.

Все лето окно его комнаты было распахнуто, и мы могли его видеть. Иногда он сидел на подоконнике, иногда ходил из угла в угол, а бывало, торчал посреди комнаты, как палка. Он умирал. Но мы об этом даже не догадывались. Мы думали, что с ним всего лишь приключилась какая-то напасть, которую он однажды одолеет. Мы все в свое время болели ангиной и вылечились. Мы болели гриппом и поправились. Кто-то болел скарлатиной и сейчас гоняет мяч на футбольном поле. Чем Толик хуже?