Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант - Василий Звягинцев

На журнальном столике рядом с наркомом лежал взведенный пистолет, поблескивала бутылка коньяка, опустошенная на две трети, стакан с остывшим чаем, целая горка окурков в хрустальной пепельнице. На коврике корешком вверх валялась упавшая из ослабевших рук книга.

«Какая?» — заинтересовался Лихарев. Тут ведь, в их работе, любой штришок может иметь значение. Взглянул на фиолетовый переплет. «Приключения авантюриста Феликса Круля». Ничего особенного. Легкое чтение. Хотя и не рядовое, мысли всякие навевает. Ухитрился Григорий Петрович отыскать на полках именно ее. Или не он, а Шульгин. Тому такая литература больше по характеру.

Ну да ладно. Все нормально. Клиент спит, в квартиру никто не входил, дверь межвременных переходов не зафиксировала. Теперь часиков шесть самому поспать, и можно отправляться на службу. Забот сегодня будет достаточно. С Поскребышевым план текущей работы согласовать, обычный, по сектору, не учитывающий отдельной деятельности. Выяснить, как складывается обстановка в верхах НКВД вообще и ГУГБ — само собой. По мере сил подстраховать Заковского — мало ли что с ним может случиться в эти смутные, переломные дни. Вдруг, как Камо в свое время, под грузовик попадет или, как Савинков, в окно следовательского кабинета выпадет.

И с Буданцевым что делать, тоже подумать стоит. Большие на сыщика надежды возлагал Валентин, успел убедиться в его человеческих и деловых качествах. Холмс не Холмс, а по нынешним временам фигура крайне неординарная, штучная, можно сказать. И использовать его на административной должности, как сгоряча вообразилось, — глупо. Хоть бы и начальником МУРа. Текучка заест, и врагов тут же обозначится немерено. Если не сожрут в первые же дни, так работать по профилю не дадут точно. Так что Ивана Афанасьевича мы иначе задействуем…

Лихарев вернулся в прихожую, разделся, прошел на кухню, по старому домостроительному обычаю упрятанную в таких глубинах, что обычный гость разве что случайно забредет. В те времена, когда строился дом, архитекторы отнюдь не рассчитывали, что кухня лет через сто, в советские шестидесятые годы, станет центром общения интеллигенции. А почему, кстати, стала? В однокомнатных хрущевках — понятно, но и в настоящих, просторных «сталинских» квартирах грудились там же. Какой-то муравьиный синдром. Или думали, что глупые чекисты подслушки ставят исключительно в гостиных и спальнях, а до кухни у них мозги и руки не доходят?

Валентин собрался приготовить чаю, от мысли о кофе его едва не тошнило, столько он его выпил, чтобы соответствовать той компании, в которой провел ночь. Ни в чем русские творческие люди меры не знают. Пролетарии кофе не пьют, значит, мы будем, до сердечных спазмов и рези в желудке.

А вот настоящий зеленый чай, да по японской традиции заваренный, — самое то.

Лихарев взбил бамбуковой кисточкой пену в глиняном чайнике, аккуратно перелил в чашку, сделал первый глоток и вдруг вскочил.

Дошло до него!

Запах, запах, тот самый, что ощутил, входя в квартиру! Нездешний запах, словно бы тонких мужских духов. Отнюдь не «Шипра», не «Тройного». Иностранные гости навестили? Из Англии, от леди Спенсер? Кто еще смог бы сюда проникнуть, минуя дверь? И — еще один штрих, сразу не воспринятый, но отложившийся в сознании. Проявившийся только сейчас.

Он, ступая очень тихо, едва ли не на цыпочках, вернулся к входной двери.

Вот оно! Под вешалкой стояли дорогие, штучной работы шевровые сапоги Шестакова. В таких ходили только самые ответственные из ответственных работников. В царское время они назывались «тимофеевские» — был такой мастер, что обувал царскую семью, высших сановников и богатейших гвардейских офицеров. Сто рублей пара стоила, в то время как массового пошива, из того же материала, — три!

Валентин увидел, что подошвы этих сапог испачканы свежей, черной, сыроватой землей. Да еще и травинка к каблуку левого прилипла. Живая, сочная травинка. Откуда такое — в зимней Москве?

Даже в Кремле, если бы невзначай оступился нарком, выходя с «крылечка», газоны были покрыты полуметровым слоем снега. А дальше только машина, тротуар перед домом — и все. Нигде больше они не были с Григорием Петровичем.

Загадка? Еще бы!

Валентин не в такой мере был человеком, чтобы его прошиб холодный пот, но тем не менее душевного спокойствия он лишился напрочь. Еще покрутил в руках сапог, осторожно, как взведенную мину, поставил на место, вернулся на кухню.

Подкидывает жизнь варианты. Только что избавился от некоторых, нате вам новенький.

…Валентин Лихарев не зря был очень высокого мнения о себе. Он считал, что как экземпляр профессионального координатора стоит на более высокой ступеньке эволюции, чем прочие работающие на Земле. Ведь его создали и воспитали на сотню лет позже, чем ту же леди Спенсер, и при подготовке наверняка использовали уже накопленный опыт функционирования подобных «псевдохомо». И роль ему предназначалась более серьезная, чем Сильвии. Личный друг полноправного Самодержца — это не в пример значительнее, чем приятельница принцев царствующего, но не правящего дома, всяких там пэров и министров то и дело сменяющихся кабинетов.

А что ранг в аггрианской иерархии у нее гораздо выше — это лишь упущение тех, кто его сюда направил. Рано или поздно оно будет исправлено, Лихарев был уверен в этом. Не зря же, вопреки обычаям, его все же повысили в звании, и леди Спенсер сама заменила в его Шаре системный блок на гораздо более мощный. Не исключено, что карьерный рост продолжится по мере возрастания веса Советской России в мировых делах. Тем более что Сильвия в деле Шульгина-Шестакова продемонстрировала отнюдь не лучшие деловые качества.

Антон напрасно считал, что имеет возможность надежно заблокировать все установленные в квартире следящие системы. Возможно, ему внушил эту уверенность один из Игроков, которому захотелось обострить столь неожиданно возникший эпизод с тридцать восьмым годом, матрицей и кольцевым парадоксом «письма к самой себе».

На самом деле Лихарев сумел записать почти все переговоры, которые вели и Сильвия, и Антон с Шульгиным. Единственное, что осталось ему неизвестным, — это замысел Александра сохранить свою матрицу в личности наркома. Тоже скорее всего по воле Игроков. Иначе терялась всякая интрига.

Зато Валентин теперь знал, что дорога на Таорэру ему открыта, ранг позволяет. Пойдет и встретится там с кем-то из высшего руководства, а заодно и с Шульгиным, когда его переправят туда Сильвия или же не проходивший ранее ни по каким учетам агент противника Антон. Кто успеет. «Настоящего» Шульгина увидеть прежде других даже предпочтительнее. Обговорить с ним условия дальнейшего сотрудничества, а уже потом выходить на Дайяну или кого-нибудь еще сопоставимого ранга.[4]

А теперь выходит, что Шестаков уже «пустой»? Валентин испытал чисто человеческое чувство обиды, что Шульгин его так нагло обманул. Пообещал дождаться, обсудить дальнейшие, связанные с использованием наркома планы, еще раз сходить к Сталину для закрепления достигнутого успеха, а уже потом… И вдруг — сбежал сразу, не оставив хотя бы записочки.