Финишная черта - Мари Милас

купили новые пуанты, хотя папа зеленеет лишь при одной мысли, что сестра занимается балетом.

Мы заворачиваем за угол, офицер Обеликс останавливается и открывает для меня дверь, на которой приклеена табличка с изображением девочки в платье.

Я захожу, он следует за мной.

– Ты не в платье, – хмурюсь я, останавливаясь около кабинки. – Тебе сюда нельзя.

– Точно, – он усмехается, чешет свой большой живот, а затем, покачав головой с редеющими светлыми волосами, выходит в коридор.

Постояв пару минут, решаю все-таки зайти в кабинку и сделать все свои дела. Неизвестно, сколько мы еще здесь пробудем, прежде чем мама заберет нас домой. Так и не выжав из себя ни капли, я поправляю юбку и гольфы. Эти штуки постоянно сползают с ног, превращаясь в отвратительную гармошку.

Я вскрикиваю, открывая дверь кабинки, потому что мистер Обеликс преграждает мне путь.

– Ты не в платье, – вновь говорю, задыхаясь от испуга.

– А ты в нем. – Его глаза зловеще сверкают.

По моей коже снова ползет какое-то мерзкое чувство. Да что такое? Меня никто не касается, тогда почему я чувствую себя так ужасно? Наверное, это страх.

Рука мистера Обеликса тянется к его штанам и расстегивает ширинку. Автоматически мои глаза закрываются, потому что мама всегда говорит, что нельзя подглядывать за другими. Но ведь… это туалет с девочкой в платье. Он не должен снимать тут штаны. Почему он это делает?

– Открой свое прекрасное лицо, детка, – полушепотом говорит мистер Обеликс.

Я чувствую, что теперь он стоит намного ближе, ведь его пальцы накручивают одну из моих косичек.

Мне не хочется открывать глаза.

Мне не хочется, чтобы он меня трогал.

Мне не следует быть здесь.

Я резко делаю шаг, чтобы сорваться на бег, но сильная рука обхватывает мою шею и впечатывает в стену кабинки туалета. Писк вырывается из глубины горла, а от испуга и страха я распахиваю глаза.

С губ срывается хриплое:

– Анна.

Я не способна на крик, ведь то, что открывается моему взгляду, выбивает из меня дух. Тошнота бурлит где-то в животе и поднимается к горлу быстрее, чем по утрам, когда мама запихивает в меня овсянку.

Никого нет рядом, чтобы помочь мне. Ни Анны, ни мамы, ни папы. Я снова чувствую себя муравьем. А может быть, хрупкой бабочкой, как и говорит папа.

Злой Обеликс трясет на уровне моего лица своим… я не знаю, что это. Знаю лишь, что это то, что нельзя показывать маленьким девочкам. А возможно, и взрослым. Он сжимает кулак и прикасается ужасным вытянутым бордовым органом к моей щеке.

– Ты будешь смотреть и стоять здесь, как хорошая девочка, поняла?

Я не могу ответить, не могу даже плюнуть в него, потому что мои зубы стучат от страха, а во рту все сводит от подступающей рвоты.

Рука мужчины дотрагивается до всего моего тела, а я не могу пошевелиться. Прямо как Анна, когда на нее кричит папа. Я даже заплакать не могу, хотя очень хочется. У меня горит вся кожа, болит горло, как и всегда, когда приближается истерика, и щиплет в носу. Но страх так силен, что мне остается лишь замереть и вспомнить что-то хорошее. Что-то, от чего мне не страшно.

Например, мне очень нравится есть с Анной макароны с сыром. Я хочу почувствовать их запах, а не зловоние мужчины передо мной.

Противная рука задирает мою юбку, которую я изо всех сил прижимаю к своим тоненьким дрожащим ногам в белых гольфах. Мне не хватает сил, чтобы помешать мужчине трогать меня там, где к девочкам нельзя прикасаться. Не хватает сил, чтобы запретить ему прикасаться к моей коже. Коже, на которую брызжет струя чего-то горячего, белого и такого мерзкого, что мне хочется умереть.

Умереть.

Я понимаю, что действительно хочу сейчас умереть. В возрасте пяти лет. Ведь иначе мне придется жить еще так долго, а я не хочу это вспоминать.

– У беззащитных существ самый лучший запах. Это возбуждает, – последние слова, которые доносятся до меня как в тумане, прежде чем мужчина испаряется словно призрак.

Я не слышу даже щелчка двери. Может, мне все это приснилось?

Навряд ли. Ведь я ощущаю себя так, словно меня искупали в грязной луже. Все еще ощущаю его руки на своей коже. Его выделения на своем лице. Я все еще слышу его пыхтения.

Я опускаю взгляд за свои туфельки с бабочками. Под моими ногами лужа. Видимо, я все-таки хотела в туалет. Как стыдно…

Стыдно, что описалась.

Стыдно, что грязная.

Стыдно, что живая. 

Я все это повторяю, пока опустошаю желудок над унитазом, дрожа до боли во всем теле. Затем повторяю, пока умываю лицо и буквально сдираю ногтями кожу. Затем еще раз повторяю, когда вытираю юбку и снимаю гольфы.

Когда я выхожу за дверь, мистер Обеликс встречает меня с улыбкой.

– Что-то ты долго. Все в порядке, милая?

Я наклоняю голову, ощущая себя… странно. Не понимаю, что вообще происходит. Почему он так себя ведет? Он только что был там со мной, но сейчас его лицо такое доброе… Может, это был призрак? Я видела, что в мультиках призраки пугают людей.

– Ты замерзла? Почему ты дрожишь? – Он дотрагивается до меня.

А я, сама того не осознавая, начинаю кричать. Я кричу так громко и долго, что срываю голос.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем появляется папа, который почему-то начинает трясти меня за плечи и ругаться на всех вокруг. Или на меня. Я ничего не сделала, почему он злится?

Он гладит меня по плечам, щекам и вроде бы пытается успокоить. Я не понимаю.

Я. Просто. Хочу. Чтобы. Меня. Перестали. Трогать.

Однажды на канале Дискавери рассказывали про бабочек. Возможно, папа был прав. Я действительно похожа на них, а не на муравьев. Ведь если дотронуться до их крыльев, то они больше никогда не смогут летать. Они просто медленно и мучительно умрут. 

Глава 1

Аврора

Три с половиной года назад

«Самый желанный холостяк Британии», – вопят заголовки газет.

«Наследник герцога сделал заявление о намерении жениться».

«Кому достанется семейное кольцо Расселов?»

Все это играет как белый шум в моей голове, пока я со злостью сжимаю руль. Наверное, я глупая, раз продолжаю цепляться за все это, как за последний кусок хлеба во время голодовки.

Давно пора усвоить, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео… Зачеркните! Нет повести печальнее на свете, чем наша чертова история с Уильямом