Нарисованное небо - Alexander Coutny

буквы. Я проверил все существующие алфавиты всех языков. «Что это за тарабарщина?». Элена не прекращала стучать в дверь, завывая и плача.

– Элена! Элена!

Голос жены застал меня врасплох. Нарисованные часы показывали седьмой час.

– Где ключи? Зачем ты её закрыл? – она вбежала в комнату, еще не сняв уличную одежду. В волосах застрял пожелтевший лист не то дуба, не то березы. Смотря на этот «импровизированный натюрморт», я понял, что зря принебрег ботаникой в школьные годы. Я хотел сказать, что она необычайно красива, а лист украшает прическу, но даже не мог дать ему название.

Сюзанна уже не кричала. Она трясла меня за плечи, только тело. Я же, сам, парил где-то за её плечами, наблюдая со стороны за происходящим. «Сцена семейного быта. Автор неизвестен». Я бы хотел нарисовать что-то пободное. Изменил бы цвета, выбрал более яркие, кислотные. В жизни и так много серого и черного. Изменил бы себя. Какой-то я невнятный, незапоминающийся. Изменил бы лицо Сюзанны. Негатив в моей картине ни к месту. «Сцена семейного быта в красках». Да, именно так. Я бы не рисовал лица. Я бы сделал эмоцией цвет. Так было бы необычно, умно, креативно. Под левую руку попала чашка с горячим чаем. Холст жизни. Какой он? Могу ли я как-то стереть написанное чужой рукой? Я сжал ручку чашки и плеснул кипяток Сюзанне в лицо.

…

Не знаю куда я бежал и где вообще находился. Боковое зрение улавливало лишь штриховку, неаккуратную. Сердце гулко стучало, голова пульсировала. Я остановился под мостом. По крайней мере над головой нависло что-то темное, а под ногами струилась река. Течение, изображенное слишком абстрактно, несло всякий хлам, неизвестно как попавший в воду. О камень, у самого берега, ударился треснутый пластиковый стул. Не знаю почему я решил, что он пластиковый. Об этом ничего не говорило. Корпус пестрел разноцветными царапинами, на спинке красовалась подпись известного газированного напитка «Уайт-блю». Бело-голубой логотип, залитый сплошным цветом, медленно уплывал в даль, растворяясь в желтом солнечном мареве, нарисованном на отлично.

– Эй!

От одного этого слова, по спине пробежал холодок.

– Эй, ну!

Я не хотел поворачивать голову, но тот, кто звал меня, не сдавался.

– Эй, ты чего? Не уважаешь? Я же человек! Эй, ты!

Я всё же повернулся. На земле, холодной и темной, сидел он. Безлицый, обрюзглый, грязный, тот самый пьянчуга. Он говорил со мной не имея рта, смотрел лишенный глаз, нюхал свою вонь без носа. Вместо лица лишь пустота, закрашенная серым. Грустным, одиноким, брошенным серым цветом. Как я и представлял в мечтах, с цветом вместо лиц.

Я сел рядом. В близи цвет оказался грязным, неровным.

– Ты чего? – Из области рта хлынула вонь, черная и тягучая. – Отойди, отойди! – пьянчуга начал отползать на одной руке, выставив вторую вперед, в надежде отгородиться.

– Не бойся. – я открыл ладони – Я не причиню тебе вреда. Тебе грустно, ты брошен, оставлен здесь на смерть. Я вижу твою грусть, твое одиночество.

Серое лицо просветлело. Вокруг появилась кайма зеленого, растущая незаметно.

– Я думаю, что могу тебе помочь.

– Помочь? Что ты несешь?! Убирайся! – он закричал. Я опешил, но лишь на мгновение. Еще до того, как он встал во весь рост, я бросился на него и повалил на лопатки. Пьянчуга отбивался. Никогда не мог подумать, что в его иссохших руках столько силы. Одну кисть я сумел придавить коленом, вторая сжимала мою паравую щеку. Я обхватил его шею и сжал со всей силы, давя и давя, пока хватка не ослабела. Ещё минуту руки вдавливали кадык, так что он скрывался в мягких тканях. Все цвета поблекли и отступили. Я осмотрелся. Никакой рисовки, акварели, гуаши. Банальная реальность, режущая глаза с непривычки. Под ногами отсыревшая земля с вытоптанной травой. Над головой бетон, под ним слабое течение настоящей реки. Я сел, опершись об основание моста. Вспомнил жену и дочь. Образ стекающего лица Сюзанны, после того как я облил её кипятком, встал перед глазами. Я словно вновь стоял там, перед ней, и смотрел как краски расплываются, капает на шею, колени, выставленные вперед руки. Остаётся только тьма, поглощающий черный цвет, цвет зла, ненависти. Она монстр, демон и я раскрыл её. Вот зачем мне позволили увидеть все в другом свете. Я единственный могу вывести их всех на чистую воду, я один и больше никто.

…

Не думаю, что мой внешний вид сейчас привлекал чьё-то внимание. Запах, исходивший от одежды, растворялся в уличном аромате. Грязные руки с черными ногтями, спрятаны в карманах. Пьянчуга покоится под толстым слоем земли, недалеко от моста. Желание сбросить его в воду вырывалось наружу, заполняло мысли, мешая думать объективно. Мне хватило здравого смысла не делать этого и не раскрыть себя по глупости. Губы вытянулись в трубочку, насвистывая произвольную мелодию. «Теперь я точно незаметен. Теперь я не выделяюсь». Спустя пару часов способность вернулась. Я вновь стал видеть некоторые цвета вместо лиц, но это всё не то, цвета не те. На остановке что-то происходит. Человек, нарисованный только гуашью, лежит на тротуаре. Конечности трясутся, изо рта выходит розовая штриховка. К неиу подбегает мужчина в очках. Проверяет глаза. «Вот это да! Какая красота!». Я подхожу поближе, чтобы рассмотреть его звезды. В глазах бедняги скрылось ночное небо, полное созвездий, ярких, неописуемо прекрасных. Подошел кто-то ещё. Чернота вместо лица выдала его с головой. Он засунул руку в карман лежащего на земле человека и что-то достал, тут же спрятав у себя. Я сделал вид что смотрю на скопившихся людей. «Уходит!». Я пошел следом, медленно, стараясь не выделяться. Два серых здания нарисованных рукой любителя образовывали затемненный переулок. Дыхание прибавило в громкости, вокруг все замерло. Звуки испарились, несмотря на оживленное движение в нескольких метрах. Я почувствовал прилив сил. Мышцы приятно закололи. Еще один демон, ещё одно порождение тьмы падёт от моих рук. Я спасу всех. Улыбнувшись, я последовал за ним во тьму.