Черный беркут - Михаил Нестеров

Анна засыпала. Сквозь сон слышала обрывки речи. Вот кто-то довольно громко произнес: «Договорились!» Его поддержали гортанные одобрительные возгласы. Женщина, неплохо знавшая один из иранских языков, поняла, что в комнате для гостей находятся люди казилкана — судьи шариата.

Безари Расмон и еще несколько человек, сопровождавшие пленников — русскую женщину с сыном, оказались почетными гостями в этом богатом доме. Расмон в России считался бы пожилым человеком, но не здесь, почти в центре Востока, — ему едва перевалило за шестьдесят. Военная форма была к лицу этому крепкому мужчине, густая борода делала его облик почти устрашающим. В основном сегодня вечером говорил он. Изредка воин делал паузы, и тогда слышались такие же возгласы, неприятные для уха женщины, казавшиеся ей не одобрением, а ропотом.

— Прекрасная мысль. Да примет ее Господь!

— Да сохранит Аллах все наши тайны.

— Только трусливые просят Аллаха сохранить тайну! У нас нет тайн от Господа.

— Правильно, говори, таксир![1]

Несмотря на духоту, Анне было прохладно в углу жилища. Появилось обычное желание накрыться... одеялом. В своей квартире, даже когда было довольно тепло или жарко, Анна всегда укрывалась одеялом, это вошло в привычку, и она не могла отделаться от нее. Она завозилась на своем месте, крепче прижимая сына к груди.

Кто-то заметил ее жест и велел принести банарас. Чьи-то руки, кажется, пожилой женщины, накрыли гостью полосатой шелковой тканью, предназначавшейся для шитья верхних халатов.

Гостье даже не пришла в голову мысль сказать спасибо благодетельнице. Она быстро согрелась и снова стала погружаться в сон.

— А если казилкан не пожелает сделать этого? — спросил кто-то.

— А захочет ли он ссориться с нами? — раздался твердый голос полевого командира Безари Расмона. — Я ответил тебе только потому, что в тебе сейчас говорит не разум, а гашиш. Если бы твои мозги не были напрочь прокурены, ты бы не забывал своего брата, которого застрелил враг наш — Черный Назир[2]. А твоего брата, Кадыр? А твоего?.. Мы уже давно вынесли ему смертный приговор...

Когда в комнату вошел казий, стало чуть потише. Говорил Безари Расмон, ему вторили друзья по оружию; несколько слов, встреченных с явным одобрением, произнес и Кадыр. Все ждали слова казия.

Кори-Исмат, не вставая с места и не глядя в десятки глаз, устремленных на него, коротко спросил у Расмона:

— Безари, зачем ты позвал меня? Разве не было у нас предварительного разговора? Я же говорил, что всегда поддержу тебя. Где тот человек, которого ты хотел вывести на суд шариата? Где он, принесший слезы и горе в наши дома? Сколько бы я ни смотрел вокруг, я не вижу его, да простит мне Аллах слова мои.

— Ты прав, Кори, я тоже его здесь не вижу. А вот если вглядеться внимательнее, можно заметить вон в том углу жену и сына Черного Назира, — вкрадчиво проговорил Расмон.

Судья нехотя повернул голову в сторону спящих.

— Я хочу напомнить тебе несколько строк из одной умной книги, Безари, — заметил казий. — Я буду называть человека, о котором идет там речь, именем Назир. Итак:

«Кто это?» — спросил один любопытный.

«Да разве ты не видишь?!» — возмутился Вечно Возмущающийся и указал на связанного человека.

«А он кто — родственник, батрак Назира или его знакомый?»

«Да, да, да, он его родственник!»

«Назир богат?»

«Вовсе нет».

«Тогда посмотри в сад, и, может, ты увидишь, что в степи, как раз напротив сада, находится сейчас Назир. Он солдат, служит в эмирском войске, он не допустит, чтобы похищали его родственников или даже батраков».

Судья замолчал, перебирая в руках четки.

— А ты, Безари, не выглядывал в свой сад? — спросил он полевого командира. — Нет ли там сейчас Черного Назира в военной форме?.. — Кори резко сменил тон: — Мне не нравится, когда я вижу в комнате пленников. Если ты, Безари, сможешь избавиться от них в короткий срок — хорошо. Если я увижу перед собой Назира, еще лучше, я попрошу Аллаха, чтобы он прикрыл мои глаза завесой, чтобы впредь я не смог различить через нее пленников. Они, как ты знаешь, называются заложниками. Впредь я не буду спрашивать тебя о твоих методах борьбы, но запомни: меня не интересует, как заносит палач саблю над головой жертвы. Мне нужна только жертва, я укажу на нее и скажу: «Заслуживает кары!»

Казий встал и еще раз посмотрел на Анну Орешину, чьего мужа в этих краях окрестили Черным Назиром. Судья шариата не считал Игоря Орешина настоящим преступником — ему отдавали приказы, он их выполнял; ему предписывалось уничтожить группу людей, именующих себя либо повстанцами, либо непримиримыми, которые были поперек горла правительству, и он это делал. Он был солдатом, тем не менее именно на его руках кровь нескольких десятков сильных мужчин-воинов. У тех, кто его послал, руки не в крови, кровь у них капает со лба, глаза смотрят через кровавую пелену... И все же Орешин виновен. И если бы сейчас Кори-Исмат видел перед собой не жену и сына Орешина, а его самого, он, не колеблясь, приговорил бы его самым справедливым судом на свете к смерти. Не колеблясь. А до этого подержал бы две недели в отхожем месте, чтобы пропах солдат дерьмом родственников тех, кого уже больше года оплакивают родные.

Да, существуют различные способы борьбы, вплоть до захвата заложников, однако этого метода казий не принимал. Сейчас идет война, если ты попал в плен, поплатишься за все сполна. Если убит в бою, на то и есть Аллах, справедливый и могущественный.

Взгляды свои судья не менял.

— Мое последнее слово ты слышал, Безари, — жестко изрек он. — В этот раз я закрою глаза, но в следующий я прикажу тебе освободить любого пленника, взятого тобой в качестве заложника. Я не буду устанавливать тебе сроков, но через три дня эта женщина и ее сын останутся в этом доме почетными гостями. А когда отдохнут, мы проводим их домой.

Безари Расмон подошел к казилкану вплотную.

— А не поступаешься ли ты своей совестью? — вкрадчиво спросил он. — Не играешь ли ты? Может, в голове твоей рождаются строки новой книги? — Безари жестом указал казию на дверь. — Пойдем, выйдем вместе и посмотрим на степь за садом. Вдруг Назир уже там, в форме армии эмира?

Расмон оглядел присутствующих в комнате, чтобы узнать, какое впечатление на них произвела его дерзкая речь. Большинство не одобряли его.

— Не забывай, Кори, — продолжил Безари, — я могу обратиться в шариат и по другую сторону границы.

— Это твое право, — ответил судья. — Никто из них не доверяет тебе так, как я. Ты можешь положить руку на Коран и поклясться на нем, но поверит ли в твою искренность тот же Орешин?