Как Жаба-не-царевна счастье искала - Инна Райнин

на кухонной табуретке, без света, в тишине. Она знала, что увидит, включив лампочку. Зеленая клеенка на стенах, черный, запачканный жиром потолок над плитой, немытая сковорода в грязной раковине и голодный таракан в пустой хлебнице. Но больше всего она боялась увидеть не это.

Долго, очень долго собиралась она с духом, и наконец, осторожно, тихонько, как слон в посудной лавке, разроняв по дороге мебель, она протиснулась в ванну и включила свет — яркий, как в операционной, беспощадно-правдивый люминесцентный фонарь над большим зеркалом.

— Боже, это кто?

— Это ты.

— Неправда! Я не хочу это видеть! Это не я!

— Это ты.

— Я…

И она принялась смотреть на свое тело, на свое лицо, на всю себя новыми глазами — еще не человека, но уже и не жабы. Смотрела долго, разглядывая и ужасаясь, умирая от жалости и отвращения к себе, запоминая, плача от бессилия и ненависти. Это была длинная ночь без сна, ночь, по сравнению с которой Апокалипсис показался бы ей поездкой в Диснейленд.

Она ворошила свое прошлое, пытаясь вспомнить в нем хоть что-то светлое и яркое, она смыла косметику и препарировала себя, стоя голой в свете безжалостной лампы-прожектора, неподкупного и безжалостного. Она искала в себе хоть что-то, за что можно зацепиться взглядом, хоть какой-то намек на красоту. Ничего. Только белые пушистые тапочки.

Утром она уволилась с работы, не выходя из дома, по телефону, сославшись на неотложные семейные обстоятельства. Это событие даже слегка всколыхнуло болото, заставив его бурлить до обеда. Затем она безжалостно вскрыла все свои заветные кубышки и пересчитала деньги. Это был самый светлый момент утра — денег было очень много!

Жаба вышла из дома, замотав лицо шарфом, села в машину и поехала, прежде всего, на автомойку. Дальше, уже слегка окрепнув духом и убедившись, что никто не падает в обморок от ее вида, она устремилась в салон красоты (по словам блудливой секретарши из болота — лучший в городе) и, зажмурив глаза, вошла в стеклянный оазис гламура, выставив руку с пачкой купюр вперед, словно шпагу на дуэли.

Вежливый белоголовый визажист, стараясь не смотреть слишком откровенно на это чудо природы, провел ее, прикрывая от притихших завсегдатаев своим субтильным торсом, в отдельный кабинет и сообщил конфиденциально, что сумма нужна втрое больше, и что приезжать сюда пока больше не надо, потому что ей, как эксклюзивной клиентке, будет сделано исключение: все специалисты почтут за честь приезжать лично в ее апартаменты ("дабы не растерять всех остальных посетителей!" — ехидно блестело на его золотой серьге), ну кроме конечно пластических хирургов — тут уж необходимо будет соблюдать правила медицины, и некоторое время полежать в отдельной палате ("со всеми, разумеется, удобствами") в частной клинике.

Она безоговорочно и сразу согласилась, не заметив скрытой издевки в словах о том, что с природой поспорить трудно, но можно, и что сделано будет для нее все возможное в пределах оговоренной суммы, весьма внушительной.

И наступил для жабы Ренессанс (в смысле — полное возрождение тела). Долго и нудно было бы описывать многочасовые пытки и изощренные издевательства над слабым и беззащитным в своей наивности существом, коим стала она однажды вечером, лишившись защитной своей жабьей брони, покинув свое привычное болото и оставшись один на один с враждебным миром. Скажу лишь, что, пройдя все эти процедуры и операции, она смело могла бы пройти и все остальные девять кругов ада — туда и обратно, даже не вздрогнув.

Одно ей помогало — вера в призрак счастья, надежда поймать за хвост падающую звезду и удержать в руках снежинку. Она ждала часа, когда вновь выйдет в звездную метель, и легкий мотылек не устоит перед новой женщиной — прекрасной и роковой, и прилетит на ее огонь, неудержимо и безвозвратно, станет смыслом ее существования, островом забвения и тихой гаванью для усталого корабля. Эти слова из какого-то сериала она вспомнила внезапно, заучила и шептала, как молитву, в самые отчаянные моменты какого-нибудь массажа с наждачной бумагой, или под ножом пластического хирурга, или под лазерным прицелом очередного аппарата для снятия кожи с лица или чего-нибудь там еще.

Через несколько месяцев жабы не стало. А стало хрупкое фарфоровое существо с огромными голубыми глазами, белоснежными кудряшками и фигурой куклы Барби. Невозможно было даже предположить, что это чудесное создание — жаба. (И не спрашивайте у меня адреса этого салона красоты — его уже там нет! Я лично проверила!)

Однако цель, для которой свершилось столь чудесное превращение, по-прежнему была еще далека. Предстояло изменить еще много всего — но это уже так, по мелочи, и совсем не больно, а скорее приятно. Начались хлопотливые дни. Закупки в модных “бутиках” со специально нанятым для этого стилистом (так как вкус природный в плане одеваться у нее отсутствовал начисто). Покупка новой коробчонки, ах, простите, — автомобиля марки "Для очень, очень богатых дам". И еще она устроила разгром, а потом и ремонт в старой квартире, пригласив туда бригаду хмурых отделочников — шабашников из фирмы "Свое дело делай смело".

Да, я забыла упомянуть о том, что деньги у нее не кончались! И более того, их стало гораздо больше. Она открыла для себя вход в сказочный мир казино, и многие владельцы тех злачных мест молились со слезами на глазах тихой полночью, чтобы не к ним она пришла завтра, и чтобы не пришла вообще никогда! ("Просто взять и убить? Такое неземное создание? " — об этом почему-то мыслей у них не возникало).

Все свободное время, а его было много, она колесила по городу в поисках своего Мотылька. Подолгу вечерами стояла возле той остановки с телефонной разбитой будкой, где так круто однажды повернулась, сломавшись, ее судьба, и ждала, теребя острыми коготками мех неведомого, но очень дорогого зверя на своем манто.

Мотылек не прилетал. Не было его ни на вернисажах, ни в ресторанах, ни в клубах, ни в казино, ни на модных показах. И она начала думать, что возможно он вовсе и не стоял на той проклятой остановке, что он померещился ей, приснился. Но снова отчетливо представлялось его лицо и вспоминался голос, и снова азартно, как дикая кошка, принималась она охотиться в каменных джунглях города, ставшего теперь таким близким и теплым для новой нее — женщины-звезды.

Днем, нервно куря тонкие душистые сигареты, она продумывала маршруты, вычисляла какие-то сложные формулы, одной ей понятные и не имеющие никакого отношения к науке. Она бросила машину на стоянке и ходила по городу пешком, что