Жюльетта - Луиза де Вильморен

Три дня спустя буквально все разговоры на пляже сводились к будущему бракосочетанию Жюльетты. Страдающие от ревности женщины ластились к ней, а молодые люди не без грусти поздравляли ее. Князь, ощущавший себя ее господином, не покидал Жюльетту ни на минуту и поглядывал на нее взглядом человека расточительного, но внимательного к качеству покупки, будь то красивая собачка или какая-либо ценная вещица, привлекательности которой еще не успела навредить сила привычки. Все поздравляли г-жу Валандор и говорили о ней: «Счастливая мать». И правда, не прошло и недели с момента оглашения помолвки, как она начала производить на всех впечатление человека более счастливого, чем ее дочь. Жюльетта уже не пыталась говорить о будущем, слова «Я буду придумывать свою жизнь» уже не слетали с ее губ. Она старалась избегать любой возможности оставаться наедине с князем — она дулась. Привыкший к капризам женщин, князь проявлял особую внимательность к капризам юного создания, в которое он был влюблен, и не держал в своей душе обиды за эту перемену настроения. Он решил, что Жюльетта нуждается в отдыхе, чтобы прийти в себя от впечатлений последних дней и сообщил ей о своем намерении уехать в Париж и ожидать ее там. Г-жа Валандор оценила этот жест князя. «Он не только обаятелен, — сказала она дочери, — но и не лишен здравого смысла». Перед его отъездом она имела с ним серьезную беседу, где была затронута тема денег, драгоценностей и приданого, а затем было сказано несколько слов о характере Жюльетты и наконец — о дате свадьбы.

— Не будем слишком тянуть, — сказал князь, — осень — сезон, настраивающий на сентиментальный лад, и мне видится некое благородство в осенних красках. Что бы вы сказали, например, о 28 октября?

Г-жу Валандор эта дата вполне устраивала:

— Мы пробудем здесь еще неделю, — сказала она, — а 15 сентября поспешим к вам в Париж.

Передавая Жюльетте этот разговор, который, казалось бы, должен был вызвать у нее интерес, она не заметила в выражении лица будущей супруги ничего, кроме усталости и досады. Ее жених, прощаясь с ней, не скрыл от нее ни сожаления от расставания с ней, ни желания как можно скорее увидеть ее вновь. Затем он коснулся некоторых общих воспоминаний, на что она отвечала произнесенными шепотом словами, полуулыбками, вздохами и украдкой брошенными взглядами, в которых князь усмотрел доказательство внезапной и трогательной застенчивости.

После отъезда князя д’Альпена г-жа Валандор решила, наконец, выяснить, что думает Жюльетта о своем браке:

— Ты дуешься, ответь мне, почему?

Жюльетта только сжала губы и ничего не сказала.

Тогда мать обвинила ее в бессердечии:

— Тебе доставляет удовольствие нервировать меня. Ты хочешь свести меня с ума. Берегись, Жюльетта, ты двинешься навстречу своему несчастью.

— И мне тоже так кажется.

От этого ответа у г-жи Валандор перехватило дыхание. Несколько секунд она не могла произнести ни слова.

— Что? Как это понять? — промолвила она наконец.

— Я только хочу повторить твои слова, — ответила Жюльетта. — Ты хотела меня предупредить и сказала: «Берегись, ты движешься навстречу несчастью», — что ж, мама, я тоже так считаю.

— В таком случае, если я правильно понимаю, ты передумала, твои чувства изменились, и у тебя теперь другие планы? О! — стала корить дочь г-жа Валандор, — Жюльетта, ты вызываешь у меня страх, ты начинаешь напоминать мне своего отца. Подумай, до чего его довели его нерешительность и его фантазии. До могилы, дитя мое, до могилы, повтори это слово.

— Признаться, и я тоже думаю о смерти.

— О! Ты хочешь умереть? Ты хочешь доставить всему свету такое удовольствие, хочешь, чтобы все над тобой смеялись? Тебе не терпится дать почувствовать свою правоту тем, кто говорил: «она метит слишком высоко»? Все подумают, что князь бросил тебя и что ты покончила жизнь самоубийством, не снеся такого оскорбления.

— Я не люблю Эктора, — спокойно произнесла Жюльетта.

— Можешь ли ты это знать? А если и так? Не получится брака по любви, так получится брак, основанный на разумном решении. Часто именно такие браки бывают самыми крепкими и всегда — самыми продолжительными. — Она привела несколько примеров и продолжила: — Это даже очень хорошо, что ты не влюблена в него. Поверь мне, дитя мое, это гарантия счастья.

Жюльетта вздохнула:

— Мне хотелось бы верить твоим словам, но отвращение лишает меня мужества.

— Отвращение? Какое сильное слово! Да знаешь ли ты, что это такое? В твоих устах это слово, по крайней мере, неуместно. Будь благоразумной, прошу тебя.

И она принялась живописать портрет князя столь лестными красками, что перед желаниями Жюльетты стали открываться более радужные перспективы.

— Все, что ты говоришь, верно, — подтвердила дочь, — Эктор обладает всем, чтобы нравиться, — и, посмотрев матери прямо в глаза, добавила: — За него замуж нужно бы выйти тебе, а не мне.

От смелости сказанного у г-жи Валандор возникло подозрение, что дочь потеряла рассудок. Она убедила ее пойти лечь в постель, села у изголовья и завела с ней долгую беседу. Жюльетта не находила никаких аргументов, чтобы возражать ей, отчего ее смятение только росло.

— Ну вот, — заключила г-жа Валандор, — будь умницей. Доверься мне и инстинкту, толкнувшему тебя к человеку, какого редко можно встретить в жизни. А то когда ты начинаешь рассуждать, то ты все запутываешь. Умствование — это не для твоего возраста, положись на интуицию. Еще вчера ты говорила: «Я буду творцом своей жизни». Прекрасно! Так позволь, милая моя, мне тебя спросить, кто, как не князь, может предоставить тебе такую возможность? Это такая роскошь, какую в наши дни почти никто из молодых людей не в состоянии тебе предложить.

Для Жюльетты быть творцом своей жизни означало устроить дом по своему вкусу, быть окруженной только такими предметами, которые создают чувство защищенности, иметь много больших клеток с изысканными птицами, совершать морские путешествия, купаться в озерах, в которых в ночной тьме танцуют большие рыбы, имеющие склонность проглатывать кольца, оброненные королевами. Быть творцом своей жизни — это в белом манто отправляться в лесные прогулки в экипаже и бросать молчаливому и улыбающемуся кучеру: «Направо, налево». Это возвращаться домой с первым порывом свежего ветра и находить у своей двери печать осени. И чтобы из распахнувшегося окна выглянул ребенок, крикнул бы: «Пришла осень!» — и быстро захлопнул его створки. Тогда Жюльетта растянулась бы в шезлонге, достала бы из корсажа небольшой букет цветов и, полузакрыв глаза, прижала бы его к губам. Ребенок, только что выглядывавший из окна и которого звали бы Бамбино, сел бы около нее и запел бы под аккомпанемент потрескивающих горящих поленьев песенку, а из вестибюля доносился бы стук собачьих шагов по паркету, похожий на звук падающего на плиточный пол крупного града. Это было бы как раз время визитов. Очень красивая дама в трауре по своей красоте, лаская свои перчатки, говорила бы о прошлом. Какой-нибудь профессор, любитель природы, сидя с Бамбино в углу библиотеки, читал бы ему страницы из жизни ящериц. Пожилые господа, все чрезвычайно замечательные, вынимая свои носовые платки, чтобы промокнуть каплю пота на носу, смешивали бы запах лаванды с благоухающим паром, идущим от чашки с чаем. Люди более молодые, но не менее замечательные, рожденные и выросшие в комнатах со сводчатыми потолками — охотники, орнитологи, ботаники, астрологи, артисты и литераторы — все были бы безумно в нее влюблены и безумно бы ее ревновали. Одному из них Жюльетта отдавала бы предпочтение. Когда все покидали бы ее дом, он делал бы вид, что следует за всеми, но немного погодя возвращался бы, чтобы сжать ее в своих объятиях. Она любила бы свою грусть, неизбывную и придающую ей значительность, грусть, питаемую сельскими пейзажами, речными далями и благородными мыслями. Он говорил бы о ветре и строил бы планы на будущее: «Если ветер не усилится, мы отправимся к Мирозеэнским башням». Ах! Она так любила бы его и так боялась бы его потерять, что выдумывала бы для него всяческие несчастья, от которых лишь она одна могла бы его спасти.