Демоны Дома Огня - Александра Груздева
Шрифт:
Интервал:
Что в ней по-настоящему было прекрасно, так это волосы. Редкий оттенок. Не славянский пшеничный, не серо-льняной, не пепельный, не светло-русый, не пугающе белый, будто голову окунули в таз с отбеливателем, а природный платиновый. Издалека казалось, что самая настоящая, сияющая платина стекает на плечи.
И сейчас, в спальне, он делал то, о чем мечтал весь вечер, – обеими руками разглаживал ее волосы, запускал в них пальцы, как гребни, протягивая через них пряди до самых кончиков, захватывал их, наматывал на запястья, словно шелковистое полотно. Ада терпела, хоть и ожидала несколько иной прелюдии.
В запахе жареного миндаля и виски, который исходил от Ашера, ей чудилось что-то близкое, почти родное. Но как бы она ни хотела этого мужчину, ее тело все-таки бунтовало, застывало в ожидании боли, покрываясь ледяной коркой. Больно было всегда, но она знала: еще минута, ну две – и боль прекратится, и вот уже казалось, что где-то там, по другую сторону занавеса, ее ждет райский медовый плод, нужно лишь до него дотянуться.
И вдруг грубо, за волосы, ее голову потянули вниз. Простыни, жесткие от крахмала, зашуршали, как сломанные крылья. В тишине она слышала лишь его дыхание, шорох одежды и тонкий стук металла о поверхность, очевидно, тумбочки у изголовья кровати.
С него будто сняли ошейник, он перестал быть человеком. Его руки терзали и разрывали ее, как когти дикого зверя. От боли, от страха она задыхалась и не могла ни протестовать, ни кричать.
Это было так похоже на зимний день, когда за окнами мело белым-бело, снег хрустел под ногами, как квашеная капуста на зубах.
Груша лампочки под низким потолком. Запах плесени и теплой гнили. Пара ободранных кресел и неродной им диван с выпяченной пружиной.
От труб теплотрассы несло жаром.
Надеялись, что она согласится по-хорошему. Детдомовская девочка… Что ей терять?
– Держи ей руки! Руки держи! Царапается, черт!
– Ноги, ноги придави!
Их было четверо, а она – одна…
…Ашер ушел, смахнув с тумбочки в ладонь то, что, по всей видимости, делало его сдержанным и рассудительным большую часть времени. Ада осталась в спальне одна. Хотела тут же уйти, но болело все тело. Измученная, она обещала себе вот-вот встать, одеться, но так и уснула.
В утреннем полумраке Ада рассмотрела, что от запястий к плечам разбегаются синяки. Суставы ломило нещадно. Ладно хоть руки, ноги целы, голова на месте. Но где же эта голова была вчера? Медленно поднялась, потащила ноющее тело в ванную. К лицу он не прикасался, здесь все было в порядке, только губы вспухли от того, что она кусала их, чтобы не раскричаться, да тушь с ресниц осыпалась, въелась в щеки россыпью черных точек. Она терла и терла мыльной пеной лицо, безуспешно пытаясь отскрести засохшую краску.
Из зеркала на нее смотрела незнакомка – белое лицо, спутанные волосы. Она шептала дрожащими губами:
– Это было как тогда, в подвале. Помнишь? – Ада не хотела вспоминать.
– И тебе не позволю, не позволю, не позволю, – проговаривала она твердо, заставляя губы не дрожать. – Ты знаешь, что это означает? Не правда ли, ты знаешь, что это означает?
– Нет, нет, – шептала незнакомка. – Пожалуйста, не надо, не делай этого…
– Но ты боишься, а значит, есть только один способ победить страх – повернуться к нему лицом. Если ты не сделаешь этого, страх останется с тобой навсегда. Страх разрушает. А я не дам ему себя разрушить. И ты не будешь бояться Ашера и мужчин, подобных ему.
Но незнакомка скулила, как побитая собака. И так опротивела Аде, что та мазнула мыльной рукой по зеркалу, чтобы не видеть жалкую ноющую тварь.
В спальне подобрала с пола вчерашнее платье – и только тогда обнаружила на тумбочке конверт с деньгами.
– Ты ошибся. – Она положила конверт перед Ашером на стол.
Он почти и не сомневался сейчас, что вышла ошибка. Иногда так бывает: сходятся несколько признаков, создается иллюзия. Но наступает утро, призраки рассеиваются – и видишь все в реальном свете…
Ашер, как ни в чем не бывало, завтракал в бесконечной каменно-хромированной столовой с металлическими шарами-лампами, спускающимися с потолка. Белизна его рубашки резала глаза, но Ада не отворачивалась, смотрела прямо, как на дуэли.
– Возьми. – Чашка звякнула о блюдце. – Я всегда плачу женщинам.
«Бежать, бежать, не оглядываясь… Нет, ты уйдешь лишь тогда, когда исчезнет твой страх, лишь тогда ты будешь свободна».
Она в раздумье стояла у стола. Ее больше ничто не держало в этой квартире. Она не хотела здесь оставаться. Стол. Она провела по нему пальцем, проверяя, не сон ли это. Круглый, стеклянный. Толстое стекло с небрежно обрезанным зеленоватым краем. Узор из трещин делает его почти непрозрачным. Не сон…
Не отпуская своих мыслей, она отодвинула стул и подсела к Ашеру. От неожиданности он перестал жевать. Его пристальный взгляд, казалось, мог обрушить стены. Но Аду это не волновало. Она пыталась вспомнить, где уже так было однажды, что ей приходилось становиться из невидимки человеком. Большой палец правой руки потянулся через ладонь к безымянному, и она потерла фалангу там, где женщины носят обручальное кольцо, бессознательным, машинальным жестом.
Ада почти была уверена, что когда-то уже сидела с Ашером за одним столом – если не в этой, то в прошлой жизни.
– Кофе? – осторожно предложил он, понимая, что мыслями она где-то далеко.
Ада рассеянно кивнула.
Кофе на пересохших губах… Первый глоток – расплавленное черное золото – желанное, дорогое, но совершенно не пригодное для надсаженного от безмолвного крика горла. Она едва не поперхнулась.
– Ашер – это что-то голландское, вроде как огранка бриллианта? – спросила она, чтобы не молчать.
Вчера, когда она говорила громко и весело, была похожа на насмешливую птицу, сейчас – растерянная, задумчивая – она нравилась ему больше. Уголок ее рта опустился, а над левой бровью прорезалась короткая поперечная морщинка.
– Нет, – ответил он, пожалуй, громче, чем следовало. – «Ашер» в переводе с древнееврейского – «удачливый», «благословенный». Так звали восьмого сына патриарха Иакова в Ветхом Завете. По преданию, Ашер правил огромным царством, половиной мира, половиной – в представлении древних евреев, конечно.
– А мое имя что-нибудь значит? – спросила она и подняла голову от черной бездны, которую простые смертные чаще всего принимают за кофе.
Радужка ее глаз была едва тронута цветом, чтобы не испугать, не сойти за слепую: обычно Ада носила контактные линзы, васильковые или голубые.
– Ада – «украшение». Второе женское имя, упомянутое в Библии.
– Это хорошо?
– Неплохо.
Она поежилась под его пристальным взглядом. Теперь он смотрел так, будто хотел открыть в ней некий закон, объяснить все ее слова и действия чем-то, неизвестным ей самой.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!