Легкомысленное пари - Кейт Ноубл

Он встал, подхватив прогулочную трость с серебряным набалдашником, развернулся и, отлично сохраняя равновесие, с истинно французской грацией направился к выходу.

Оставшись в одиночестве, первый глубоко вздохнул и заказал себе новую выпивку. Он знал: то, что он делает, должно послужить во благо Англии… Но, черт побери, если он не заключает сделку с самим дьяволом!

За порогом «Петуха и курицы» был обычный вечер, в котором еще сквозила дневная усталость. Сидевший перед входом в трактир Джонни Дикс лениво пожевывал кончик своей сигары. Он наблюдал за тем, как трезвые люди входят в его заведение, а позже провожал их взглядом на выходе, под хмельком и расслабленных. Порой ему приходилось вставать со своего удобного стула, чтобы преградить вход какому-нибудь грубияну. Иногда Марти вызывал его в зал, чтобы урезонить или выпроводить какого-нибудь зарвавшегося нахала.

Он прошел войну с Семнадцатым полком и был смелым рубакой, но, став хозяином «Петуха и курицы», сражался теперь только с грубиянами, крушившими в подпитии стулья, взломщиками и вымогателями. Сейчас он заприметил изящного господина, который выходил из «Петуха и курицы», помахивая своей прогулочной тростью так независимо, словно он был владельцем не только всей грешной земли, но и неба над ней.

— Приятного вечера, капитан, — пожелал Джонни Дикс Уходящему гостю.

Господин с изумлением обернулся, проехавшись тростью по ноге Дикса.

— Потише, мистер! — воскликнул Дикс. — Такие резкие движения небезопасны.

— Как ты назвал меня? — Хмель явно мешал элегантному господину взять себя в руки и идти своей дорогой.

Джонни Дикс вскочил со своего уютного места. Его рост и вес позволяли ему быть внушительным стражем собственного заведения, но сейчас это не сработало. Лицо француза приняло особенно бледный оттенок, искра ненависти зажглась в глазах.

— Никакой я тебе не капитан! — огрызнулся он, взмахнув своей тростью как крикетной битой.

Джонни удалось зажать его руку в свой увесистый кулак, но жилистый француз оказался сильнее и сумел пару раз достать Джонни тростью. Один раз по печени, второй — по селезенке. Джонни Дикс сложился пополам, упав к ногам господина.

— Хочешь меня прикончить, куда тебе… — прошипел француз, обрушивая на скулу Джонни зубодробительный удар своего гессенского ботфорта.

Джонни откатился назад, успев испробовать на вкус несколько булыжников мостовой. Он лежал на боку, прерывисто дыша, скула его горела огнем. Он видел, как господин с легкой небрежностью подхватил свою элегантную трость и стал удаляться, окончательно растворившись за углом.

— Ау, Джонни! — послышался высокий и мелодичный женский голос.

Перевернувшись, Джонни разглядел местную достопримечательность — мисс Мэгги, имевшую не более двадцати лет от роду, но уже преуспевшую в каждой из своих двух профессий — проститутки-любительницы с частичной занятостью и ловкой карманницы.

— С тобой все в порядке? Этот сумасшедший пинал тебя, словно куль с опилками… — суетилась Мэгги, помогая Джонни подняться.

Он ощупал свою скулу, по чистой удаче она оказалась не сломана, однако ему пришлось выплюнуть пару зубов.

— Что такое ты сказал ему? — поинтересовалась Мэгги.

— Всего лишь пожелал приятного вечера.

— Славно он тебя отблагодарил, — фыркнула Мэгги.

— Ясно, что он с приветом, сказал что-то о голубях… Мэгги, тебе уже приходилось выслеживать кого-нибудь? Я бы хотел узнать побольше об этом типе.

— Ладно, Джонни, я все сделаю как надо. Нет такого человечка, который бы мог отвязаться от меня. — Мэгги испарилась, оставив Джонни, сидящим на земле.

Спустя пятнадцать минут Джонни снова восседал на своем стуле перед входом в «Петуха и курицу», но имея уже на пару зубов меньше и с расплывающимися синяками на лице. Вскоре и Мэгги выпорхнула из сумерек.

— Я вела его до верхней улицы! — выпалила она. — Но на стоянке он вскочил в двуколку, а за ней мне было уже не угнаться.

— В какую сторону он отправился?

— В Уэст-Энд.

— Уже кое-что.

— Ну, есть и еще одна вещь… — Мэгги выудила из кармана сложенную четвертушку бумаги и помахала перед лицом Джонни. — Ах-ах! Вот она…

Пришлось вознаградить ее монетой. Только тогда она рассталась с запиской.

— И что же там? — поинтересовалась она.

Джонни был неважным чтецом, а Мэгги и вовсе не знала грамоты. Пытаясь удовлетворить ее любознательность, он внимательно изучал странные крючки, выполненные изысканным почерком.

— Это… это… я не знаю, — объявил Джонни. Но, вспомнив свою службу в Семнадцатом полку, он подумал: это похоже на шифровку. А, кроме того, он теперь на всю жизнь запомнил этого француза, умеющего наносить очень грамотные удары даже под мухой. — Оторвавшись от записки, он взглянул на Мэгги. — Но зато я знаю того, кто знает, как распутать это…

Каждый был согласен с тем, что Филиппа Беннинг — прекрасная молодая леди. С ее васильковыми глазами и шелковыми кудрями цвета спелой кукурузы. Один поэтически настроенный джентльмен сказал как-то, что форма ее зубов столь же совершенна, как самые отборные кукурузные зернышки. Но вероятно, это была не самая удачная метафора.

Миссис Беннинг отличалась также острым умом, чувством юмора и независимым нравом. И еще в ней была особая тяга к жизни, игривость и даже некоторая авантюрная жилка… И все это делало ее присутствие весьма желанным для верхушки лондонского общества. Она привыкла быть в центре всеобщего внимания, привыкла ловить восхищенные взгляды и надеялась сохранить такое положение. Если же она оказывалась порой несколько более прогрессивной в своих взглядах, чем это позволяли светские условности, и чересчур амбициозной при выборе связей и предмета для флирта, ей это легко прощалось благодаря прелестному букету красоты и юности. И даже то, что, когда Филиппа Беннинг улыбалась, а женатые джентльмены теряли головы, забывая имена своих жен, даже это не ставилось ей в упрек.

Каждый был самого высокого мнения о миссис Беннинг. И такое отношение отнюдь не зависело от того обстоятельства, что она была очень богатой вдовушкой. Главный секрет, несомненно, таился в очаровании ее молодости и красоты, в ее женственной и светской харизме.

Недолгий брак Филиппы Беннинг вызвал в свете множество сплетен, которые, однако, были далеки от истины…

На пятый день траура и далее на протяжении первого года вдовства она постепенно осознала: до чего же приятно жить на положении свободной молодой леди, которая ни перед кем не должна отчитываться!

Она любила в жизни все то, что и другие дамы, но ей все удавалось легче, чем другим. И потому ее мнение считалось важным, с ней привыкли считаться. Она, например, способствовала росту продаж модных товаров так, как дождь способствует щедрому урожаю. Если Филиппа Беннинг заявляла, что бледно-лиловый уже не актуален, продажи ткани этого цвета падали. А если ее видели на прогулке в парке в нежно-зеленом муслине и желтых ботинках, модистки на следующий день получали по дюжине заказов такого рода.