Полнолуние - Андрей Кокотюха

— Пойдем, бабка, — произнес лейтенант, глаз при этом дернулся, словно дружески подмигнул.

— Куда, сынок? — вырвалось у старухи. Потом — вполне понятное в таких случаях: — А за что? За что, сынок?

— Проверка, — успокоил милиционер, обращаясь к старухе, но глядя на Павловну. — Обычная проверка. У нас дело к заведующей. Посторонних просим выйти. Идите домой, бабуля.

Поняв, что суровое начальство отпускает ее с миром, бабка засуетилась еще сильнее. Был момент, когда Галине показалось — будет целовать лейтенанту правую руку.

Так уже было, прошлой осенью. Эта старуха на глазах всего базара вцепилась в руку немецкому штабс-фельдфебелю и не отпускала, пока не приложилась губами, словно к иконе или животворящим мощам. Дородный немец тогда коротко велел местному полицаю из тех, кто проводил на базаре облаву, оставить старуху в покое. Вернув при этом конфискованные яйца.

Откровенный грабеж был главной целью подобных облав. А фельдфебель вряд ли пожалел бабку, просто решил вырасти в собственных глазах. Показав заодно вспомогательной полиции, кто в поселке хозяин и чьи приказы полицаи обязаны выполнять. Между прочим, старушке яички вернули, однако другие ограбленные остались ни с чем…

— Ничего не знаю о проверке, — заявила Галина.

— Что ж это за проверка, если о ней знают, — парировал худой. — Продавец ваш где?

— Я тут одна за всех. Заведующая, продавец, уборщица.

— Знакомая картинка. Тем лучше.

— Чем это лучше?

— Не на кого свалить. Переложить ответственность в случае чего.

— Что я должна перекладывать? В чем я провинилась?

Галина не паниковала. Внутренний голос тихо подсказывал: в любой ситуации выдержка — оружие более действенное, чем срыв в бабскую истерику. Пока прыгала взглядом с милиционера на штатского, старуха торопливо вышла, оставив чуть приоткрытыми двери. Лейтенант тут же исправил ошибку, закрыв их изнутри на засов. Там, возле дверей, и встал. Оттуда удобнее поглядывать в окно.

— Вижу, нервы у вас. Рыльце в пуху или нет? — вкрадчиво поинтересовался худой.

— Слушайте, пришли без предупреждения, сразу пугаете…

— А вы не бойтесь, — перебил тот.

Нездорового цвета кожа натянулась на скулах, отчего лицо еще больше стало напоминать череп. Глаза казались темными дырами, впечатление усиливали круги вокруг них. В отличие от тщательно выбритого милиционера, щеки худого были гладкими совсем не от бритвы. Брови оказались белыми, еще и слегка желтоватыми, под цвет кожи, и очень редкими.

Даже кристально честный человек, который не ощущает за собой никакой провинности, при встрече с таким невольно почувствует тревогу и приближение опасности, хоть и не будет знать ее природы.

— Мне нечего бояться, — решительно отрубила Павловна.

— И не надо, — сказал худой. — От вас, товарищ заведующая, требуется только быть бдительной как никогда. Так, сколько хлебных карточек вы уже успели сегодня отоварить?

Вместо ответа Галина добыла из-под прилавка старый кожаный ридикюль без одной ручки, расстегнула его, двумя пальцами выудила небольшую пачку карточек.

— Вот.

Костлявая рука протянулась ладонью вверх.

— Давайте.

Галина положила карточки назад.

— Документы лейтенанта я видела. Ваши попрошу.

Мужчины переглянулись. Лицо милиционера расплылось в широкой искренней улыбке, обнажив белую зубную коронку в левом уголке.

— Оп! Вот это дело! Говорите, товарищ майор, бдительности нет, бдительности нет.

Тонкие губы на лице худого остались плотно сжаты.

— Похвально, товарищ Свириденко. Похвально. — Говоря так, скользнул рукой за обшлаг старого довоенного осеннего плаща, вытащил красное удостоверение, помахал перед Галиной, не раскрывая. — Майор Романов, управление по борьбе с расхищением социалистической собственности. Областное.

— Из Каменца? — уточнила Галина. — А почему не местное?..

— Вашим местным начальством занимаются, — перебил худой. — Законы военного времени. Расстрельное дело, однозначно.

Только теперь женщина побледнела.

— Расстрельное? Почему…

— Потому что за такое убивать надо! — снова перебил Романов. — Не зря здесь лейтенант Яковлев, из уголовного розыска. Карточки, Галина Павловна, мы у вас изымаем. Составим акт, как положено. Выпишем повестку, с ней придете в ваш отдел НКВД, к следователю Храмову. Знаете такого?

— Поселок небольшой. Он же у нас один следователь… вроде… — Тут же спохватилась, будто только что вспомнила. — Есть еще начальник, товарищ Сомов, солдатики дежурят.

— Людей не хватает, — развел руками Яковлев. — Кадровый голод, лучшие на фронте. Мы с товарищем майором ох как хотим вперед, на запад! Но приказ есть приказ, в тылу тоже работы полно. Сами же видите.

— Ничего я пока не вижу. — Галина снова полезла в сумку. — Карточки как карточки.

— Хорошо, если так, — кивнул Романов. — Значит, если с ними правда порядок, товарищ Романов отдаст их обратно, тоже под расписку. Ну а если подделка — придется вспомнить, кому вы их отоваривали. Они же еще не погашены?

— Я это делаю. Все это делают в конце дня.

— На сегодня ваш рабочий день завершился. Напишите на дверях. Что хотите, то и пишите, короче говоря. Закрыто, и все. Будьте дома, никуда не ходите. Повестку вам дадим на завтра, на утро.

— Да что случилось, могу я узнать, в конце-то концов? — Вот теперь Галина почувствовала: грань, готова сбиться на совсем не нужную тут истерику.

— Фальшивки гуляют, — не сказал — выплюнул Яковлев. — Где штампуют, черт их разберет. Главное, качество типографское. На первый взгляд от настоящих не отличишь. Потом хлеб, полученный по этим карточкам, перепродают на черном рынке. Знаете, сколько всего можно купить или выменять на хлеб?

Галина уже слышала о таких случаях. Но считала — все это происходит в больших городах, их Сатанов — небольшой поселок. До войны без малого две тысячи человек жило, сахарный завод работал, МТС, электростанция, кооперация потихоньку развивалась. Война забрала многих, сейчас хоть бы больше тысячи наскреблось.

Подобные фокусы бандитам удобнее проворачивать в Каменце-Подольском, как областном центре, или в других городах — Проскурове хотя бы, Дунаевцах или Староконстантинове. Успокаивая себя так, она не допускала, что однажды сама отоварит фальшивые продуктовые карточки. Представляла последствия, прекрасно представляла — руки невольно затряслись.

Испуг читался на ее лице. Женщина вмиг отметила: ее состояние очень понравилось худому майору. Возможно, она преувеличивает, с чего ему так радоваться? Но ее реакцией на свои слова Романов точно остался доволен. Кажется, даже в холодном взгляде блеснула еле заметная искорка.