Диковины - Григорий Диков

Узнал об этом муж и сжалился над Настасьей. Пришел к ней в Прощеное воскресенье и в дом ее обратно позвал. Да поздно — Настасья-то обидчивая была и мужа на порог не пустила. Не надо, говорит, мне твоего прощения, коли ты не мне, а чужим людям поверил. Я, говорит, сама как-нибудь проживу.

Сказать-то сказала, а что дальше делать — не знает. Грибы соленые все съела, ягоды закончились, а у баб из деревни в амбарах по весне тоже пусто. Девочка Аленушка плачет, есть хочет, а из Настасьиной избы даже мыши, и те ушли от бескормицы.

Собралась Настасья топиться. Взяла Аленушку, нарядила ее в крестильную рубашечку и пошла ко Гнилому озеру. Идет по тропинке, Аленушку качает, а сама плачет. Жалко ей и себя, и девочку, да все одно помирать, в омуте ли или от голода.

Подошла к лесному озеру, вошла в воду по пояс, да дальше не идет — боязно. Вода в озере стылая, тиной пахнет, дно черное, пузыри со дна поднимаются и ноги щекочут, а из воды камыш сухой торчит. Вдруг как с одной ели филин ухнул. Обернулась на нею Настасья и видит: сидит под елью медведь и на нее смотрит. Глаза у него как пуговицы черные блестят, шерсть косматая, и запах звериный за версту чуется.

Обмерла тогда баба: думала она смерть принять, да не такую страшную. Да только видит Настасья, что медведь как будто лапой ее подманивает, зовет к себе. И головой так качает — мол, не бойся, не съем. Хоть и страшно было Настасье, да любопытство верх взяло. Пойду, думает, посмотрю, может, это потешный медведь от цыган сбежал.

Подошла она поближе, девочку к себе прижимает. А медведь носом своим воздух потянул и говорит вдруг человеческим голосом: «Не бойся меня, Настасьюшка, видишь — Аленушка меня не боится вовсе». Смотрит баба — и впрямь, успокоилась девочка и к зверю страшному ручки тянет. А медведь свое продолжает: «Знаю, баба, я про твое горе, и помочь тебе хочу. Вот, возьми пока этот подарочек, а потом еще будут». Достал медведь откуда-то лукошко полное, поставил перед Настасьей и головой поклонился. Глянула она в лукошко, а оно полно рыбы: и сом там усатый, и лещ жирный, и стерлядки две золотые сверху лежат. Подняла Настасья голову, мишку поблагодарить, а того и след простыл: только запах звериный остался.

Передумала Настасья топиться, взяла девочку и лукошко и вернулась в деревню. Поменяла она сома на муку и испекла пирог, да такой жирный да сладкий, что даже мыши почуяли и вернулись.

А на следующую ночь снова к ней медведь подарок принес — двух глухарей в корзинке и меду дикого. Зажила Настасья на славу. Что ни день — на столе мясо или рыба, медведь все приносит. Боялась она косматого поначалу, да делать нечего — стала его и в избу пускать ненадолго. А Аленушке только того и надо: как увидит мишку, схватит его за шкуру и давай на нем кататься, смеется только. Медведь ей всегда особенный гостинец приносил — то ягодок туесок, то яичко птичье пестрое, то свистульку из камышинки.

Так лето с осенью прошли, зима наступила. Да нет счастья без несчастья — пошел по деревне слух, что к Настасье мужик ходит. Раньше у нее ничего своего не было, а сейчас то уху сварит, то тетерева запечет. И грибов, и ягод, и орехов — всего вдоволь, сколько одна-то вовек не соберешь, даже соседкам одалживала. Бабы все выпытывали, откуда столько добра, да только медведь Настасье строго-настрого запретил про себя рассказывать. Так и порешили бабы, что повадился к Настасье бритый татарин ходить, охотник из касимовской деревни.

Дошел слух о том и до Настасьиного мужа. Он все лето ждал, что Настасья от пустого живота к нему вернется и заживут они втроем с Аленушкой припеваючи. Да как услышал мужик про татарина, совсем с ума рехнулся. Взял свое ружье тульской работы и пошел к Настасье в избу. Зашел и говорит: «Прости меня, Настасьюшка, забудь старое, и я забуду — идем ко мне жить с девочкой». А не пойдешь, пригрозил, я и тебя, и татарина твоего убью, а Аленушку к себе заберу.

Испугалась Настасья — видит, муж не шутит. Да и самой ей обратно захотелось, Аленушку по-христиански среди людей воспитать. Совсем девочка с медведем дикая стала, людской речи не понимает, а все ревет по-звериному. Да не может Настасья мужу рассказать про медведя — подумает муж, что смеется над ним баба, и еще больше озлится. Сказала тогда Настасья мужу, чтобы он вернулся вечером, а она пока хозяйство соберет.

Перед самым закатом пришел муж снова. Посадила его Настасья в темном углу, за печкой, чтобы медведь его не увидел, ничего не объяснила, только полушубком прикрыла и велела наготове ружье держать. А сама запалила лучину и собрала на стол как обычно: для себя кашу поставила, а медведю морошки моченой. Вот и луна поднялась, а медведя все нет. Вдруг слышит Настасья: филин на опушке ухнул. Выглянула она из окошка и видит — идет по полю с опушки медведь, луна на него светит, снег под лапами скрипит, пар у него из пасти валит, а за спиной мешок с добычей.

Встала тогда баба из-за стола медведя встречать, а мужу знак сделала — смотри, мол, не зевай. Да такая метель была на улице, что только Настасья дверь отворила медведя впустить, ветром лучину-то и задуло. Темно стало в избе, только луна сквозь окошко светит. Вышел медведь на середину избы и воздух носом своим черным тянет, головой мотает, запах ему незнакомый чуется. Стала его Настасья успокаивать, говорит: «Садись, мишенька, покушай с дороги, выпей чарку», а у самой голос дрожит — страшно. Только, думает, надо лучину запалить, а то мужу ничего не видно. Стала она по столу руками шарить, лучину искать, как видит — дочка ее Аленушка в колыбельке встала и медведю что-то быстро шепчет.

Догадалась туг Настасья, бросилась к Аленушке, да поздно было. Медведь на задние лапы поднялся, заревел и пошел на Настасью. До того раза медведь все па четырех лапах ходил, а тут под луной разглядела баба живот медвежий. Увидела она, что на медведе под шерстью косматой ремень солдатский надет, и бляха с орлом блестит.

А дочка Аленушка из колыбельки выпрыгнула да побежала к печке, где муж Настасьин прятался. Подбежала она к нему и заревела по-звериному, на полушубок медведю указывает. Вскочил тут Настасьин муж и выстрелил не глядя, да в темноте легко ли попасть!

Промахнулся он, а медведь уж близко был: навалился он на мужика так, что дуло у тульского ружья погнулось. Был бы у мужика нож, может, и по-другому бы вышло, а так сломал медведь мужику шею как тростнику — только кровь на печку белую брызнула.

Повернулся потом медведь к Настасье и говорит: «Видишь, Настасья, не уберег я свою медведицу с медвежатами, да нашел я им замену. Скажи, хорошо тебе со мной было?» Поняла тут баба, чья Аленушка дочка, и разревелась — не хотелось ей больше с медведем быть. Но медведь это и сам понял: опустился на четыре лапы и вышел из избы. И Аленушка за ним по-звериному выбежала, залезла на хребет и в шерсть вцепилась.