Решальщики. Книга 4. Развал. Схождение - Андрей Константинов

Таблетки… Эти маленькие, красного цвета капсулки, похожие на спрессованные, затвердевшие капельки крови, — единственное, что теперь по-настоящему способно было радовать Федора Николаевича. Если в нынешнем его состоянии производная от «радости» вообще контекстно-уместна. С этими волшебными таблетками не могло сравниться ничто — даже любовь Ольги, которая все эти последние месяцы, неся свой крест и мужественно закусив такие родные и такие отчаянно-желанные губки, столь же отчаянно билась за его жизнь.

Ольга… Закатный лучик солнца, подаренный ему в конце пути. А вернее сказать — в самом его начале. Аккурат перед заходом в пресловутый тоннель бесконечности, из которого еще никто никогда не возвращался.

Воспоминание об Ольге заставило Федора Николаевича болезненно повернуть шею и скосить глаза на прикроватную тумбочку. Где, помимо бесчисленных медицинских причиндалов, стояла тарелка с едой, к которой он ни разу не притронулся, и лежала трубка домашнего радиотелефона. Менее чем через час должна была начаться финальная стадия переговоров со шведами. Если сделка состоится на тех условиях, которые разработал и выставил он, то за более-менее обеспеченное будущее Ольги можно быть спокойным. Да-да, именно «будущее». То самое, в котором персонального столика для Федора Николаевича не зарезервировано…

«Нужно позвонить в офис и еще раз (в который по счету?) все обговорить. Так, чтобы у них от зубов отлетало. Чтоб в последний момент не накосячили, не пошли на поводу у скандинавов», — подумалось Федору Николаевичу.

Стиснув зубы, выпростал из-под одеяла онемевшую левую руку и потянулся за телефоном.

* * *

— Владислав Антонович! Ну что вы таращите на меня глаза, как заяц на ночной автобус? Я вам русским языком объяснил, что свою визу на договор в таком виде не поставлю! — Доселе пытавшийся как-то сдерживаться инспектор Петрухин более не скрывал своего раздражения. — Я понимаю, что в последнее время вы постоянно болтаетесь по заграницам и, возможно, на английском вам доступнее. Но — увы, я не владею никакими другими языками, кроме матерного и одесского суржика. Если хотите, могу попробовать перевести?

— Не хочу, — буркнул менеджер отдела сбыта по фамилии Лобков.

Был сей деятель «магистральных» бизнес-искусств элегантен, благоухающ и столь гладко выбрит, что невольно вызывал ассоциации с пресловутой «фамильной» частью женского тела из зоны глубокого бикини. Подвергшейся ежегодной предкурортной эпиляции.

— Не хотите — как хотите. Еще вопросы имеются?

— Имеются.

— Озвучивайте.

— Этот договор обязательно должен быть отправлен сегодня. У нас и так все сроки полетели. К чертовой матери.

— Положа руку на сердце, мне начхать с колоннады Исаакиевского собора на то, в каком направлении чартерно отправились ваши сроки. Меня другое тревожит.

— И что же?

— Складывается впечатление, что, воспользовавшись болезнью нашего юриста, вы подсовываете подобного рода бумаженции в расчете на мою некомпетентность. Так вот, спешу разочаровать: помимо церковно-приходской школы, я в свое время закончил и трехмесячные юридические курсы.

— А вот у меня складывается впечатление, что вам, Дмитрий Борисович…

— Ну-ну, продолжайте…

— …что вам, как бывшему сотруднику органов, свойственно нагнетать нездоровую истерию. Дабы… — менеджер задумался, подбирая формулировку, — дабы показать свою полезность и незаменимость. Пускай бы и на пустом месте.

Под конец своей вспыльчивой фразы Лобков прикусил язык, запоздало сообразив, что подобного рода дерзость может выйти боком.

Однако Петрухин дерзновенный порыв оценил и понимающе улыбнулся:

— Я в курсе, Владислав Антонович, что наша с господином Купцовым деятельность в этих офисных стенах вызывает раздражение. Мол, все при деле. Все, аки пчелки, пашут на благо корпоративного улья, походя ломая — не жилы, но жала. И только два бездельника-инспектора шляются по фирме, всюду суют свой нос и отрывают людей от производственного процесса. Так?

— Я такого не говорил.

— Вы такое подумали. Ладно, в конце концов — ваше право. Но договор в подобном виде все равно визировать не стану.

На столе очень вовремя затрезвонил служебный телефон, и Дмитрий с несвойственным ему рвением именно что рванул трубку:

— У аппарата!.. Что, прямо-таки «требует»?.. Хорошо, сейчас поднимусь… Извините, Владислав Антонович, я вынужден свернуть нашу аудиенцию, поскольку меня срочно вызывает Брю… Виктор Альбертович.

* * *

Деловой разговор забрал последние силы.

Запрокинув голову, Федор Николаевич неподвижно лежал на спине и одними губами шептал/повторял немудреную, собственного сочинения — то ли молитву, то ли мантру: «Господи! Я не верю в Тебя. Но… Но помоги мне, яко милостив… Пускай поскорее вернется Ольга и… И принесет мне таблетки!..»

* * *

— Приветики! Прекрасно выглядишь. Впрочем, как всегда, — отдежурился Петрухин. — Шеф там один, или?..

— У него посетитель. Замглавы КУГИ.

Брюнетовская секретарша Аллочка встретила вошедшего в приемную инспектора взглядом полных печали глаз. Ностальгия по былой, пускай и мимолетной, близости с сотрудником «магистральной» СБ в данную минуту срезонировала у нее с наступившими «критическими днями». А посему душа, не задумываясь о последствиях, буквально рвала декольте. Поспешая излиться за наболевшее.

— Часом, не господин ли Нарышкин?

— Он самый.

— Оп-па! Неужто наши парни снова супружницу прихватили?

— О чем ты?

— Ах да, ты ведь за ту историю не в курсе. Доложишь?

— Да, сейчас, — подтвердила Алла и внимательно, словно сканируя, уперлась малахитовым зеленоглазием в инспектора. — Дима, скажи: ты меня больше не любишь?

«О Боги! Только не это!» — мысленно простонал Петрухин.

Впрочем, раньше или позже, но подобного разговора все едино было не миновать. Потому как… Мужчина — он прощает и забывает. А вот женщина — в лучшем случае только прощает. А вот в части «забыть» — никогда.

— Э-э-э-э… В каком смысле?

— А разве в этом вопросе может быть какой-то иной смысл?

Застигнутый врасплох инспектор изобразил на скорбном челе попытку запуска мыслительного процесса.

— На работе ты меня избегаешь, — начала выкладывать аргументы вкупе с фактами Алла. — Совсем перестал звонить. Я уже не говорю о встречаться… Так, может, ее и не было?

— Кого?

— Любви.

Это уточнение было произнесено с такой тоской и одновременно с такой же потаенной на обратное надеждой, что Дмитрий окончательно растерялся. Не понимая — то ли начинать плакать, то ли смеяться.

— Алла… Понимаешь… Тут такое дело… Одним словом…