Молчание - Сюсаку Эндо

Похоже, в истории страны не найти примера явного неприятия какого-либо феномена инокультурной традиции. Почему же предполагается, что христианство могло бы стать исключением?

Многое прояснится, если взглянуть на проблему с другой стороны: то есть надо искать причину не в «почве» Японии, не в самих «саженцах» (религиозном учении), но также и в тех методах, которыми пользовались «садовники».

Эндо полагает, что миссионеры не учли в должной мере местные условия, в частности, не поняли того, что японскому религиозному сознанию ближе идея сострадания, идея всепрощающей материнской любви, тогда как идея некоей верховной силы, карающей за грехи, в душе японца отклика найти не может. А из этого вполне очевидно следует, что неудачи миссионеров были предопределены - не столько «аллергией» японцев, сколько тактическими просчетами европейцев. Но как же быть с триумфами веры на протяжении целого столетия? И тут все непросто. Эндо считает, что японцы просто сумели приспособить чуждое вероучение к своим нуждам, что они верили не в христианского Бога, а в собственное творение, расправившись с Богом, как «паук с попавшейся бабочкой, они высосали из него плоть и кровь, оставив безжизненный остов»...

Поступим «по-японски»: примем все суждения Эндо, хотя бы уже потому, что в каждом из них безусловно содержится зерно истины. Однако все же к истине, возможно, ближе японские теологи, которые утверждают, что христианство потерпело неудачу именно потому, что отрицало не только предшествующие религиозные системы, но и ценности культурно-исторического опыта японцев. Так, например, предавались огню буддийские святыни. Действительно, христианство внедрялось в нарушение свойственного для японской традиции принципа заимствования, универсального закона, действующего с поразительной неотвратимостью. Его суть - приращение на основе уже имеющегося, но никак не отрицание предшествующего ради замещения его новым.

Писатель - христианин, пишущий на религиозные темы, Сюсаку Эндо имеет предшественников в японской литературе. Особенно много христиан было среди того поколения японских писателей, что пришли в литературу в конце прошлого века. Сразу же после отмены запрета на христианство в 1865 г. началось его активное распространение в Японии. С христианством связывались достижения западной цивилизации, представление о свободе личности, о гуманизме. Японцы отдали предпочтение протестантству: его пуританская строгость больше соответствовала требованиям новой нравственности. Кроме того, протестантство издавна имело в Японии особенно прочные позиции. (Католические миссионеры - португальцы и испанцы - и голландские и английские купцы, представители протестантских держав, проникнув в Японию в XVI - XVII вв. вели себя по-разному. В отличие от католиков, протестанты ограничивались рамками торговли и не стремились обратить население страны в свою веру, поэтому между ними и японскими властями не возникало конфликтов на идеологической почве.)

Многие писатели - Токутоми Рока, Дадзай Осаму, Акутагава Рюноскэ и другие так или иначе касались религиозных проблем, однако путь Эндо отмечен редким своеобразием. Кстати, будь то аннотация к его произведениям, статья в литературном словаре или журнальная рецензия, везде в первую очередь сообщается, что Эндо - католик.

Феномен Эндо, безусловно, уникален: он профессионально знает литературу и культуру католицизма, долго жил вне Японии в католической среде, тесно общался с ее представителями. Но если мы хотим правильно понять его творчество, необходимо обратиться к истокам.

Когда Сюсаку был трехлетним ребенком, он вместе с семьей оказался в Дайрене, в Маньчжурии. Это было время массового переселения японцев на материк - они должны были осваивать новые территории, отошедшие к Японии в результате военной экспансии. Как ни мал был Сюсаку, многоликий и разноязычный город, где он прожил детские годы, не мог не оставить следа в его душе. Вскоре родители развелись, семья распалась, и мать, забрав двоих сыновей, вернулась в Японию. Здесь по примеру сестры, ревностной католички, она приняла крещение. В одиннадцатилетнем возрасте крестили и Сюсаку. Мальчик был слаб здоровьем, благодаря чему впоследствии избежал воинской службы. Свою юность и молодость, пришедшиеся на голодные военные и первые послевоенные годы, Эндо всегда вспоминает как время, омраченное почти постоянным недомоганием. И все же юноше удалось закончить Университет Кэйо, один из самых престижных в Японии, по отделению французской литературы. Уже на студенческой скамье он проявил интерес и способности к литературному труду, опубликовал несколько статей, испробовал свои силы на редакторской работе в издательствах.

В 1950 году Эндо посчастливилось получить стипендию для продолжения образования во Франции, и он занялся изучением французской католической литературы в Лионском университете.

Три года жизни за границей стали для Эндо серьезным испытанием. Осложнилось давнее заболевание легких, что надолго уложило его на больничную койку. Болезнь препятствовала занятиям. Угнетало безденежье. Испытанию подверглось не только тело, но и душа. Живя в Европе, Эндо впервые в жизни осознал, что принадлежит к нации-агрессору, которая принесла людям мира неисчислимые страдания.

Одиночество, особенно тягостное на чужбине, постоянное нездоровье, и, наконец, чувство вины только за то, что ты японец, да к тому же еще погруженность в творчество таких писателей, как Франсуа Мориак, Ж. Бернанос, П. Клодель, отличавшееся крайней остротой нравственных проблем, трагической окрашенностью повествования... Надо признать, перед молодым Эндо стояли непростые задачи. Однако несомненно, что именно общение с произведениями этих писателей сыграло особую роль в его жизни: он осознал свое призвание, нашел тему, получил мощный творческий импульс. В то же время Эндо понял, насколько он, японец, отличается от тех, кто существует «внутри» христианской европейской культуры.

Размышляя над собственной принадлежностью к католицизму, Эндо нашел точную метафору, которую часто использует в выступлениях, статьях, интервью. Он называет свою веру «плохо пригнанным костюмом западного покроя», в который его обрядила в детстве мать. Ощущая христианство как нечто заимствованное, несвойственное японскому религиозному сознанию, Эндо, по его собственному признанию, не раз делал попытки отринуть веру, но всякий раз терпел неудачу: католичество, ощущаемое им как нечто чуждое, тем не менее, стало неотъемлемой частью его самого.

Наконец, осознав бесплодность этих попыток, Эндо решил «своими руками переделать плохо сидевший европейский костюм в японское кимоно». Запомним эти слова, они, в сущности, ключ ко многому в творчестве писателя. Если попытаться открыть этим ключом роман «Молчание», то станет очевидно: да, миссионеры облекли японцев в неудобное европейское платье, не умея перекроить его в привычное кимоно. Существовал и еще один серьезный просчет - в осуществлении своих замыслов они были чрезмерно настойчивы. «Когда человеку навязывают то, что ему совершенно не нужно, это горе-благодеяние. Христианская вера - такой же подарок. У нас есть собственная религия. И мы не нуждаемся в чужеземном учении. Я тоже изучал в семинарии догматы веры. И по правде сказать, не нашел в них ничего, что могло бы пригодиться японцам». Слова эти произносит один из тех, кто лишь промелькнул на страницах «Молчания», но чей голос важнее многих других, ибо это - голос человека из толпы. Надо заметить, что Эндо предоставляет суждениям вероотступников немало места в романе. Видимо, он и сам тяготеет к их позиции, потому что апостольский подвиг главного героя - Родригеса - оказывается оплаченным чужой кровью: «Он приехал сюда посвятить свою жизнь японцам, однако на деле все выходило наоборот: это они принимали смерть ради него».