Вчера - Василина Орлова

— Тут написано, что панталоны у князя Ипполита были «цвета тела испуганной нимфы»…

— Где?! — рассвирепела я.

— Вот! — развернул он Толстого.

Я смотрю на страницу номер 14 школьной хрестоматии… И сама вижу этот несравненный толстовский эпитет.

Ну что, дорогой знаток отечественной литературы, Вы открывали Толстого с той же стороны, что мой брат?..

Есть в Москве дворики, которые время обходит стороной. Я люблю отыскивать такие. Вот и сегодня, в пурге тополиного пуха заблудилась вблизи Арбата. Дома обступили, взяли в полон. С трудом выбралась на Сивцев Вражек. Вздохнула свободней. Вот Арбатская площадь. По подземному переходу, мимо летучей торговли — пивом, котятами, экспресс-портретами — вышла на Никитский бульвар. Вот в этом дворике, скрытый зеленью, в бронзовом кресле — Николай Васильевич Гоголь. Заглянуть?

На высокий лоб падает позеленевшая металлическая прядь. Придавлен Николай Васильевич бронзой. Памятник, писали о нем, запечатлел Гоголя угрюмым, павшим духом. Но мне кажется, лицо Гоголя спокойно. Терзаний нет — лишь ироничное любопытство. К потомкам?

Эпизод сочтут выдуманным, но передаю его без всякой «литературы», стенографически. Две подружки-школьницы, стуча каблучками, ворвались в тополиную тень, хлопнулись на скамеечку неподалеку.

— Все, завтра последний экзамен, и…

В этом «и», в этом лице — ликующий приговор школе и забубенная жажда большой жизни.

— У тебя что?

— Литература. А, сдам!..

Гоголь заерзал в кресле, прислушался.

— Париться три часа будешь, — посочувствовала товарка. — В такую жару сочинение… Кстати, ты видела Светкино новое платье? Бой-френд подарил на выпуск. Ужасно дорогое.

— Ей не идет.

— Да? Мне бы пошло. А темы на завтра выдурили?

— Выдуришь тут. Клади на лапу. Где на всех наберешь? Да сказала — напишу. Вон, возьму какого-нибудь Гоголя…

— Хоть «Ревизора»-то читала?

— Да читала, читала.

— И про что там?

— Как один облом, его Миронов играет, приезжает в город, а там его за шишку принимают. Ну а он, не будь дурак, начинает клеиться к губернаторше и к дочке ее заодно.

Обе покатились со смеху.

Из библиотеки вышел молодой человек, глянул на хохотушек. Одна толкнула другую:

— Такой, что ли, облом-то?

— Не, этот в джинсах.

Опять покатились.

— Слушай, это он на тебя или на меня глядел?

— На обеих, как на губернаторшу и дочку…

— Ох, — зашлась со смеха товарка, — Кончай, Лидка. На обеих!..

— Ну, а потом обвенчается с губернаторской дочкой и смоется. А после все и откроется, ну, что он не ревизор, а просто погулять вышел.

— Охо-хо! Ой, не могу, — уже басом гудела подруга, — Я счас рожу от тебя!..

— Все, конец. На этом поставлю точку и сдам. Законных три балла… Вечером закатимся в «Метель», отпразднуем?

— Ты как, с Витюшей?

— Сдался он мне. Прохора знаешь, с Плющихи? Давно на «БМВ» подъезжает. Только мигни…

Они снялись. Гоголь остался. Сидел сирый, забитый тополиным пухом, и сокрушался про себя, как страшно далек от народа. Сожалел, что уже не в силах переписать «Ревизора», а может. Что не сможет вечерком подкатить на «Мерседесе»…

Где-то читала, что Гоголь со всеми его фантасмагориями умещается в семнадцать килобайт дискового пространства. А в Интернете варятся миллионы мегабайт. Но равен ли Интернет Гоголю?

Не можешь ползать по сетям, не сечешь в разных примочках и наворотах, не знаешь основного закона двоичности чисел — на тебя смотрят, как на недоумка.

К управлению миром рвется интеграл. А я не могу справиться с этим изогнутым многоэтажным чудищем. Не могу разложить его на множители, более того, подозреваю, что он и на множители-то не раскладывается…

Зато мой брат, вскормленный из той же бутылочки с соской, что и я, хрумкает эти интегралы, как леденцы. Его не колышет, что за вопросы задавал миру Гоголь. Заложи любую задачу в компяру, и задача будет расколота в секунды. Чего тут заходиться в рефлексиях…

Телефонный звонок.

— Здрассте, Леша дома, — интонация безапелляционная, не терпящий отлагательств.

Лешка выхватывает трубку, разговор разносится по всей квартире:

— Привет, Киря!.. Что у тебя? Угу… не загружается… Ну, а память есть на винте? Оперативки хватает? Какая операционка?.. А системные требования?.. У тебя, лопух, вирус, наверное. Проверял? Тогда погодь. Ну, сейчас объясню. Все драйвера должны быть прописаны в конфике, в автоэкзеке…

Чтобы все это записать вот сейчас, на живую нитку, моей «оперативки» еще хватило.

Месяца два назад Лешка с приятелем задумали сеть. Компьютерную сеть на весь дом. В их снах и мечтах наша 24-хэтажная башня на улице Яблочкова вся опоясана кабелями, обставлена компьютерами, модемами, конверторами и прочей дребеденью. Будь их воля, ребята собрали бы всех старушек и в несколько суток образовали их в квакеров и юзеров. Представляю, как баба Клава с нашей вахты впиливается через модем в квартиру и начинает запрашивать пароли недельной давности для допуска в дом моих ошалевших друзей.

Поезд подали на запасную платформу. Притулили на задворках Киевского вокзала. Полчаса не прошло, прибыл расстроенный своим опозданием Серган — брательник. Увидев родню, просиял. Но тут же принял сдержанный вид.

— Нет, на вокзале одиннадцать перронов, а они еще один изобрели…

Добрались до штаб-квартиры, точней, масипусенькой «малосемейки» Денисенко. На одиннадцати квадратных метрах Серега здесь проживает с отцом, матерью и сестрицей на выданье.

Оттирликал звонок.

— Ой, а кто це приехал? — Пампушки-щеки тети Ганны зарумянились улыбкой.

— Здравствуйте! — ответно зарадовались мы, высвобождаясь из-под сумок.

— Приехали! — Брови, углы губ на круглом милом лице тети Гали приподняты. — Ну, как дорога? Папа с мамой? Как дела?

Хорошо, когда на кучу вопросов можно откликнуться одним «хорошо». И задать свою кучу вопросов, чтобы получить ответное «хорошо».

— Проходите на кухню, исть готово. А я вчера из деревни. Дед с бабою огород пахают. Вас ждут. Маша звонила, пытала, чи не приехали. Еще нет, кажу. Сережа — тот вообще, говорил, як шо они не приедут, каждый день буду на вокзал бегать, встречать.

Здесь мало что изменилось с нашего прошлого посещения. Тетя Ганна и дядя Петро живут бедно. Ну не то чтобы совсем бедно, но новыми украинцами явно не стали. Все та же комнатка на четырех человек, скромна и аккуратна. Полки старенького серванта заставлены простенькими шкатулками, по которым годами копилась всякая мелочь — нитки, сережки, помады, таблетки, батарейки… На шкафах — далекие от старины иконки. Полка косо лежащих книг: тут и Марк Твен, и «Рассказы о Ленине», и Новый Завет. Из роскоши — разве что хрусталь двадцатилетней давности, подаренный молодым в день свадьбы. Завершает обстановку доисторический, громоздкий телевизор «Славутич».