Миг ожидания - Анна Николаевна Петрова

желтые листья ногой и вдруг расхотел ехать на машине. Прогулялся до метро, спустился на «Лубянку» и сел в поезд. Напротив сидело трое: пухленькая блондинка лет сорока, старик и девушка лет семнадцати.

«А миленькая! Как знал!», – подумал Сергей и принялся смотреть на блондинку. Та смотрела на экран телефона. Спустя пару станций блондинка встала и, не заметив своего воздыхателя, вышла из вагона. Сергей опешил: «Это что я? Растерял хватку?». Целый прогон он не мог прийти в себя. Но, сделав простой вывод: «Не может быть! Это сбой!», он принялся шарить глазами по заходящим пассажирам. «Гляди-ка! Какая!», – взгляд его наткнулся на ухоженную женщину, и заскользил снизу вверх. Крокодиловые туфли застенчиво открывали тонкие щиколотки. Шоколадное пальто, свободно расстегнувшись, показывало миру безупречный брючный костюм цвета крем-брюле. Аккуратно уложенные русые волосы чуть отливали серебром, обрамляя тонкую шею.

Женщина стояла, гордо выпрямив спину, ни на кого не глядя.

Сергей решил зайти с козырей и обнажил самую обаятельную свою улыбку.

***

У Ивана Степановича был важный день. Он возвращался из центра города, где купил цветы и шампанское. Три красные розы в цветочном на Чистых прудах, как пятьдесят лет тому назад. На первом этаже его собственного дома по иронии судьбы открыли магазин цветов, но Иван Степанович не нарушал свои традиции. Он встал утром, зачесал ото лба назад богатую каштановую волну. Тем же гребнем без одного зуба разгладил сплошь белую бороду по груди. Включил радио, с серьезным лицом выслушал новости и арию из оперы «Князь Игорь». Достал из шкафа серый костюм в полоску. Стрелки на брюках все еще – обрежешься. Раньше, конечно, на совесть делали. Оделся, поправил галстук и вышел из дома.

Маршрут Иван Степанович мог бы пройти с закрытыми глазами, если бы не треклятые самокаты и эти, уткнутые в телефон. Вот уж кто как слепые котята. Он-то ходил здесь еще в 70-е, когда посвободнее было. А теперь снуют и снуют. Тогда он надевал такой же костюм, ехал на автобусе и метро на работу, а вечером покупал розы. Всегда красные, высокие, но не громоздкие. И «Советское», конечно. Ничего не надо было больше. Иван Степанович бережно нес свои покупки – он поднимал над головой цветы, чтобы их не примяли, и боком штурмовал вагон на станции «Кировская». Выныривал из вагона на своей, отряхивался, как мокрый пес, и, снова красивый, отправлялся к своей Ясноглазой. Супруга встречала его, как после долгой разлуки. Светила на него голубыми глазами, улыбалась так, что Иван рассыпался на тысячу крошечных сияющих Ванек. Он, своими серыми так не умел, конечно. Только восхищался:

– Ну что за время, Ясная моя!

– Лучшее время, чтобы обнять тебя, – супруга смеялась и обхватывала его тонкими

ручками.

Прикрыв дверь коммуналки, она тянула его за собой. За маленьким заставленным столом на тесной кухоньке они встречали первую годовщину их знакомства. Отмечали вдвоем, тихо, почти молча. Только ухнуло шампанское, их бокалы встретились, и голубоватое сияние глаз захлестнуло Ивана теплой волной.

Иван Степанович ехал в поезде, уткнувшись взглядом в свою седую бороду. Перед родной «Красносельской» он поднял голову и засобирался к выходу.

***

Панкратов, Тришкин и Абышев – «трое из ларца», как звали их в школе, возвращались с экскурсии вместе со своими одноклассниками. Они смотрели новую экспозицию в Пушкинском музее. Ну как смотрели. Тришкин, конечно, смотрел, только в окно. Беззастенчиво зевая во весь рот. В этот рот и попал бумажный шарик, метко запущенный Панкратовым. Пока Тришкин пытался откашляться, одновременно решая, куда бы пнуть Панкратова, Абышев соорудил на голове статуи подобие рогов из пальцев и представлял ее всем проходящим как Панкратия Тришкина. Проходящие знакомились с Панкратием и восхищались его прической, по неграмотности не понимая, что это рога. Панкратов и Тришкин обступили его с двух сторон, заставив спешно прервать инсталляцию и ретироваться. Спустя три часа экскурсии подростков отправили домой.

Они высыпали на своей станции из вагона метро, и Тришкин, издав клич индейца Чероки, выхватил портфель Панкратова и запустил его по платформе. Портфель оказался отличным снарядом. Масса несла его вперед, пока не встретилось препятствие – крокодиловые туфли. Крокодиловые туфли тоже незамедлительно поехали.

***

Ровно в 18:40 10 октября Кира грациозно взмахнула руками, падая на край платформы «Красносельская». Сергей Сергеевич Луш не сразу понял, что произошло, и выпустил локоть своей спутницы. Она, теряя грацию и изящество, издала такой визг, что Сам Сергеич почувствовал вибрацию своих барабанных перепонок. Сзади раздался звук, смахивающий на выстрел, Сергей подтянул Киру к себе, укрывая своим телом: «Тихо, милая, тихо…».

Ровно в 18:40 Иван Степанович вздрогнул от женского крика и выпустил из рук бутылку шампанского, которая грохнула так, что окружающие вжали головы в плечи.

Ровно в 18:40 Евгения Петровна Трефилова метнулась в сторону происшествия и спустя минуту возникла в центре событий.

Внушительная дама в пальто, в полах которого путалась мелкая второклассница, Евгения Петровна провозгласила, что она врач и готова оказать помощь. Потрясла за плечо старика, но тот уже оправился и нежно прижимал к себе розы: «Уберёг!». Обернулась к Кире – она уже зарылась в плечо Сам Сергеича и не желала отрываться. Сам Сергеич гладил ее по волосам и втихаря сиял.

Евгения Петровна бросила взгляд на последнего претендента на помощь. Рядом сидел бледный молодой человек, уставясь в одну точку.

– Вы в порядке?

Ровно в 18:40 Антон понял, что сегодня необычный день.

Он приходил на станцию несколько раз в неделю, сидел, бывало, по полдня, впитывая жизнь. Дома не было ничего. Тут было всё. Встречи и расставания, трагедии и рутина, звонкий хохот и тихие всхлипывания.

Взять того же Тришкина. Он как-то шел с девочкой из кино и цитировал слова поэта о весне. Красиво! Но если он появлялся в числе знаменитой троицы, то имя ему было – Соловей Разбойник, не иначе.

Или Кира. Ее духи ни с чем не спутаешь. От вагона отходит быстро, зато потом восстанавливает статус – идет степенно, каблуками стучит. Красивая, видно. И всегда одна.

А вот Иван Степанович – оплот стабильности. От него веет уютом, надежностью и старым шкафом. Спрашивать у него время – особое удовольствие. Жива ли его Ясноглазая?

Евгению Петровну Антон слегка побаивался. Ее громогласный голос разносился по платформе, заполняя пространство и заставляя выпрямить спину.

Когда прозвучал визг, полный ужаса, Антон сразу понял, кто это. Хлопок прозвучал совсем близко, и запах игристого наполнил его ноздри. Антон не успел испугаться и только навострил слух. Всхлипы