Венецианский аспид - Кристофер Мур

Издали, из-за Венецианской лагуны, до них доносились звуки труб, барабанов и рогов. На берегу у пьяццы Сан-Марко плясали факелы. Позади венецианцев темнело именье сенатора – Вилла Бельмонт, – однако в верхнем окне выставили потайной фонарь – по его лучу гондольер мог править к этому уединенному островку. На воде рыбаки зажгли факелы, и те покачивались тусклыми пьяными звездами на чернильных волнах. Городу нужно есть даже во время Карнавала.

Сенатор возложил руку на плечо купца.

– Сим мы служим Господу и государству, облегчаем совесть и душу – это очищенье открывает врата нашим намереньям. Подумайте о том щедром изобилье, что отыщет вас, едва крысу уберут из амбара.

– А мне его обезьянка нравится, – сказал купец.

Солдат осклабился и почесал в бороде, скрывая веселость.

– Позаботились, что он один прибудет?

– Таково было условие приглашенья, – ответил сенатор. – Я сказал ему, что из доброго христианского милосердия всю челядь следует отпустить на Карнавал, и заверил, что свою уже отпустил.

– Дальновидно, – сказал солдат, озирая громадную неосвещенную виллу. – Стало быть, он ничего не заподозрит, когда не увидит никакой дворни.

– Но ловить обезьянок бывает до ужаса трудно, – произнес купец.

– Вы б оставили уже обезьянку в покое, – рявкнул солдат.

– Я ему сказал, что дочь моя очень боится обезьянок – даже в одной комнате с ними находиться не может.

– Тут-то ее нет, – сказал купец.

– Дураку сие не ведомо, – отозвался солдат. – А наш бравый Монтрезор свою младшую дочь приманкой готов насадить, хоть старшую у него черная гринда с самого крюка увела.

– Потеря сенатора саднит и без ваших острот, – сказал купец. – Мы разве не одно дело делаем? Ваш юмор слишком ядовит, а вовсе не умен. Лишь груб и жесток.

– Но, милый Антонио, – ответствовал солдат, – я и умен, и груб, и жесток. Сплошь преимущества для вашего предприятия. Или вы предпочтете дружество с любезным лезвием меча поучтивее? – Он возложил ладонь на рукоять.

Купец перевел взгляд на воду.

– Так я и думал, – сказал солдат.

– Сделайте лица полюбезней, оба. – Сенатор шагнул меж них и вгляделся в ночь. – Лодка дурака появилась. Вон!

Среди рыбачьих лодок плыл яркий фонарь – и вот уже медленно вышел из общего строя. Гондола приближалась. Мгновенье спустя она уже скользнула к причалу: гондольер так точно орудовал веслом, что черный корпус лодки замер своими поручнями лишь в ширине ладони от настила. Щелкнула заслонка, и из каюты шагнул жилистый человечек – он был одет арлекином, трико в черных и серебристых ромбах, на голове остроконечный колпак с бубенчиками[5]. Лицо его скрывала полумаска. С первого взгляда можно было бы решить, что это мальчик, однако громадный гульфик и щетина на щеках выдавали годы.

– Всего один фонарь? – спросил арлекин, соскакивая на помост. – Не могли, что ли, факел-другой выделить, Брабанцио? Тут темень, как в мошонке самой ночи. – Он юркнул мимо купца и солдата. – Лизоблюды, – кивнул им он. И тут же нацелился по дорожке к вилле, на ходу помахивая шутовским жезлом с кукольной головой. Сенатор заковылял следом, держа фонарь повыше.

– Ночь благоприятна, Фортунато, – произнес сенатор. – И челядь я услал до темноты, поэтому…

– Зовите меня Карман, – сказал дурак. – Только дож меня зовет Фортунато. Поди пойми, не для всех ли у него эта кличка, уж больно дьявольски нечист он в картах.

У причала солдат вновь возложил ладонь на рукоять меча.

– Всеми святыми клянусь, хоть сейчас готов вогнать ему лезвие в печенку – и поднять его тушку на клинке в придачу, лишь бы поглядеть, как он дрыгается, а эта наглая ухмылка вянет на его устах. Ох, как же я ненавижу дурака.

Купец улыбнулся и, удерживая руку солдата, а подбородком поведя в сторону гондольера, стоявшего в своей лодке, процедил сквозь зубы:

– Как и я. В сей пантомиме, что мы разыгрываем в честь Карнавала, он наш клоун-насмешник. Ха! Панчинелло в нашем маленьком кукольном представлении, все смеху ради, разве нет?

Солдат глянул на лодочника и натянул на лицо улыбку.

– Вполне. В добром расположенье духа. Я свою роль играю слишком хорошо. Минуточку, синьор. Я получу распоряженье насчет вас. – Он повернулся и крикнул вслед уходившим по дорожке: – Монтрезор! Гондольер?

– Уплатите ему и отправьте восвояси, пусть веселится и вернется в полночь.

– Слыхали сами, – сказал солдат. – Ступайте праздновать, но не слишком, а то рулить не сможете. Я нынче буду спать в своей постели. Уплатите ему, Антонио. – Солдат повернулся и тоже зашагал вверх по склону.

– Я? Почему всегда я? – Купец сунул руку в кошель. – Ну что ж, ладно. – Он швырнул монету гондольеру, тот поймал ее в воздухе и благодарно склонил голову. – Стало быть, в полночь.

– В полночь, синьор, – подтвердил гондольер и крутнул веслом. Гондола безмолвно и гладко скользнула прочь от причала, как нож в ночи.

У парадного входа в палаццо дурак помедлил.

– Что это у вас над дверью, Монтрезор? – В тенях таился гербовый щит, инкрустированный в мраморе. Сенатор воздел повыше фонарь, осветив герб – барельеф, на котором золотая человечья нога попирала нефритового аспида, а клыки последнего меж тем впивались в пяту.

– Мой семейный герб, – ответил сенатор.

– Надо думать, у них в гербовой мастерской настоящие драконы и львы закончились, раз вам пришлось удовольствоваться этой херней, а?

– Сдается мне, могли б и королевскую лилию до кучи присунуть, – молвил шутовской жезл голосом на тон выше собственно шутовского. – Монтрезор, блядь, француз же, не?

Сенатор молниеносно развернулся к кукле.

– «Монтрезор» есть титул, дарованный мне дожем. Он означает «мое сокровище» и призван обозначать, что дож ценит меня превыше прочих сенаторов в Малом совете. Это герб рода Брабанцио, старинного и плодовитого[6], мое семейство носит его с честью уже четыре сотни лет. Особо отметьте девиз, шут, – «Nemo me impune lacessit». – Читая его сквозь зубы, при каждом слоге он покачивал в такт фонарем. – Это означает: «Никто не оскорбит меня безнаказанно».

– Так это не, блядь, французский, – произнесла кукла на жезле, повернувшись к шуту.

– Нет, – подтвердил тот. – Кукан у меня довольно бегло изъясняется на, блядь, французском, – пояснил он сенатору.

– А Монтрезор – француз, правильно?

– Лягушатник, как летом на Сене, – кивнул шут.

– Так и думал, – ответствовала кукла.