Манкая - Лариса Шубникова

— Ну вот, мам, я и в новом доме. Жаль, что ты не видишь. Жаль, не со мной сейчас, — русая стильная челка печально опустилась на глаза Широкова. — Не волнуйся там за меня, ладно? Все у твоего «кавалергарда» хорошо. Тебе же сверху все видно, правда?

Потом он побродил по квартире, посмотрел в окна, потрогал каменную кладку на стене.

— Надо же, как дома…

Не стал предаваться унынию и вышел, аккуратно заперев дверь за собой.

Ехал обратно в свой «Ярославец» работать, а точнее, творить. Он озадачился новым меню примерно половину года тому назад, когда гостям ресторана, чуял он, уже поднадоели любимые блюда. Создал новое меню по старым рецептам, добавив свои собственные, неповторимые кулинарные ноты. Рецептурная книга почти готова, осталось принять решение по соусам и заправкам и вуаля.

Да никакой не вуаля! Он вложил в новое меню много сил, бездну терпения, вагон нервов и кучу времени. Но это того стоило. Су-шеф, ребята-подмастерья, Вера Стрижак и заведующий хозчастью, невероятный Кудрявцев, сняв пробы, решительно заявили — меню шикардос! А если они так сказали, стало быть, так и есть. Лживых, мутных, ленивых и наглых людей Широков на дух не выносил, определяя их, порой, на глаз. Иных на звук. Не удивляйтесь. Митя Широков по голосу мог определить, что за человек перед ним. И это вовсе не суперсила, а простой жизненный опыт. Обманывали часто, вот и научился держать нос по ветру, ушки на макушке, рот на замке, а глаза широко открытыми.

Уже далеко за полночь Широков прекратил, наконец, переводить продукты, определился с заправками и улегся на диван в своем кабинете. Ну, ничего, завтра спать будет не в пример удобнее. Он надеялся, что дизайнер-новичок, которому доверил он обстановку нового своего дома, успеет к вечеру расставить все по своим местам. Лишь бы павлиньих перьев не натыкал по углам, наглец малолетний.

— Фира! Фира, ты это видишь? — шептала приятная бабуля другой, абсолютно такой же приятной бабуле. — Боже мой, этот новый жилец устроит нам катастрофу. Ты разглядела кровать? Гигантских размеров. Нам ждать шансона и жриц любви в нашем доме?

— Дорогая, ну почему обязательно, жриц любви? — бабули двойняшки, экая милота, кудрявые и миниатюрные, внимательно следили за грузчиками с лестничного пролета третьего этажа подъезда.

— Думаешь, жрецов любви? Впрочем, удивляться нечему. Сейчас кругом сплошные pédale*.

— Ну, полно тебе, Дора, отчего дурные мысли? Хочешь творожников купим? Пойдем на бульвар и заглянем к «Метасову», — Фира пыталась отвлечь сестру от надвигающегося разочарования.

— Ты в каком веке живешь, дорогая? Кулинария «Метасова» снесена уже лет пять как. Вместо нее помещение больничного типа с названием, которое сможет произнести только коренной житель Детройта. Там все в больших белых шкафах. Клянусь, когда заглянула туда, думала лечебница, а оказалось, комбинат здорового питания. Комбинат… Фира, дорогая, звучит так, будто нас кормят там, чтобы потом зарезать, приготовить полуфабрикат и продать там же, в комбинате.

— Ну, фу! Что ты такое говоришь? — в этот момент послышалась ругань грузчиков, что-то упало, и приятный женский голос забубнил взволнованно.

На площадку второго этажа поднялась молодая женщина.

— Юленька, — зашептала Дора, — подойди к нам, детка. Что там такое?

— Добрый день. Я нечаянно толкнула грузчика и он чуть не выронил большое кресло. Знаете, изумительной работы. Такое у папы было когда-то. Прямая спинка и потертая кожа. Мне даже показалось, что оно то самое, папино.

Юлию Аленникову никто не называл иначе, как Юленька. Весь дом помнил ее с младенчества, любил и отчаянно защищал. Она же платила своим соседям постоянной заботой, бесконечным сиянием доброты и удивительным самопожертвованием. Юленька родилась и воспитывалась в старинной московской семье. Род ее брал начало свое еще при Императоре Александре Первом, правда, не дворянской кровью блистал, но славился прекрасной династией врачей.

Юленька по совету отца, к слову, он ее и воспитывал, после того, как мама ее сбежала с любовником в теплые страны, окончила медицинский, но практиковать не стала. Не лежала душа ее к терапевтическим заботам. Потому вторым высшим образованием получилось из нее нечто сродни детскому психологу. Юля открыла студию для детей со сложностями в общении и принялась социально адаптировать их по собственной методике. Знаете, помогало.

Она учила детей работать руками и творить, одновременно. Шила потрясающие игрушки! И детки в ее студии, прекрасно занимались тем же. Сначала рисовали то, что хотели бы осязать, потом Юленька помогала им в конструировании, тем самым ребята и получали «мягких друзей», общение между собой в студии и навыки обращения с карандашом, иглой, спицами и много чем еще.

— Фира Рауфовна, я купила для вас крем дня ног и масочку для волос, — Юленька полезла в необъятную сумку, которая болталась на ее плече. — А для вас, Дора Рауфовна, вот, ватные диски. Чуть позже, после занятий, я заскочу в лавку и куплю яблочной пастилы для вас. Вы, пожалуйста, сами не ходите на бульвар. После дождя подморозило, скользко. Не ровен час перелом…

Договорить Юленька не успела. Шикарная женщина лет шестидесяти (а мы с вами помним, что это возраст «цветения», согласно «рекламе Пенсионного фонда»), показалась из квартиры площадки второго этажа, и проговорила прекрасно поставленным голосом:

— Шейки бедра? Юля, моншер, эти два пуделя уже давно мумифицировались. Там и ломаться нечему, — Ирина Шульц, соседка Юленьки по площадке, терпеть не могла сестричек Собакевич — Фиру и Дору.

Те отвечали красавице взаимностью. Поэтому любая встреча этих трех москвичек в чёрт знает каком колене, начиналась и заканчивалась одинаково — склокой. Однако склоки никогда не заходили слишком далеко, ограничиваясь легкими оскорблениями с оттенком высшего образования.

— Дора, ты слышишь? Кажется, ворона каркает. Не иначе, к дождю, — бойкая, кудрявая Фира не осталась в долгу за «пуделей».

Юленька не любила этих склок, потому и поспешила пресечь:

— Ирина Леонидовна, завтра, как и договаривались, в бассейн? Можете подхватить меня в Бобровом? Кирилл не сможет отвезти. — Как всегда при упоминании мужа Юленьки повисло молчание.

После смерти отца, Юленьку опекали и берегли всем подъездом. Но вот уберечь от неудачного замужества не смогли. Кирилл Раевский, красавец и умница, покорил сердце Юли. Добился ее руки и поселился в ее квартире, считая себя хозяином и сотни квадратных метров, и самой Юленьки. Впрочем, так оно и было бы (на счет квартиры), если бы не сосед Яков Моисеевич Гойцман. «Большой» юрист, член коллегий и ассамблей. Знаменитый на всю Москву, точнее ту ее часть, что нуждалась в услугах такого подобного человека. Он вправил Юле «часть головного мозга» и потребовал не давать прописки этому «прощелыге». Юленька отказать не смогла, поскольку должна была дяде Яше. История древняя, потому и вспоминать о ней смысла нет.