И гаснет свет - Владимир Торин

обращал внимания на эти обычно раздражающие звуки. Его утешало, что он внутри, а не где-то там – потерян во мгле. Он представлял, что скоро выйдет у Больницы Странных Болезней, быстренько преодолеет квартал и, наконец, окажется на углу Хартвью и Флеппин. Ему не терпелось поскорее увидеть яркие светящиеся витрины, услышать веселую карнавальную музыку и ощутить это вышедшее прямиком из детства чувство – тепло, разливающееся по телу, когда коробку запаковывают в пеструю бумагу и перевязывают ленточками. А еще…

Добрые мысли вдруг забились по углам, как испуганные дети с возвращением злобного отчима.

Впереди сидели две дамы со сложенными антитуманными зонтиками, они что-то горячо и довольно громко обсуждали. Джонатана не особо волновало, о чем они говорят, пока до его слуха не долетело знакомое название.

– «Тио-Тио» – лучшая игрушечная в Тремпл-Толл, – сообщила одна из дам важно. – А новая коллекция кукол «Миранда. Коллекция для послушных девочек» просто восхитительна! Марджори мне все уши прожужжала об этих куклах. Но мистер Догерти ее хвалил, и я поддалась на уговоры!

– Моя Клотильда вся обзавидуется, – проворчала другая дама. – Она тоже непременно захочет себе эту… эту Миранду.

– А ты не говори ей пока, что у Марджори она уже есть. Подожди, пока шквал не пройдет, а потом пойди в «Тио-Тио» и купи ее.

– Может быть, сейчас выйти и купить? Это же Клотильда! Она точно как-то прознает и устроит нам с Говардом кавардак и катастрофу.

– Ничего не выйдет. «Тио-Тио» уже не работает. Мадам Фрункель как раз закрывала, когда я уходила. Мы с одним лысым джентльменом, тем, у которого отвратительный длинный нос (я тебе рассказывала), были последними покупателями.

– Какая жалость…

«Да уж! Вот именно – какая жалость! – Джонатан сжал ручки портфельчика так крепко, что даже пальцы заболели. – Какой же я болван! Марго меня убьет… Бедный Калеб – он так ждет подарка!»

Трамвай остановился, двери открылись, что-то проскрежетал в рупоры трамвайщик.

С тоской отметив наглый клок тумана, вползший в вагон у Больницы Странных Болезней, Джонатан уставился в окно, за которым ничего, кроме мглы, не было. Учитывая подслушанный разговор, выходить на станции больше не имело смысла. Ему отчетливо виделись разочарованные лица жены и сына, когда он сообщит им, что ничего не купил. Нет, он не сможет им этого сказать… просто не сможет… Калеб не должен остаться без подарка в свой день рождения!

Джонатан решил не возвращаться домой, пока не купит подарок, и принялся вспоминать, где же еще поблизости были лавки или игрушечные мастерские. Ничего подходящего как назло не вспомнилось, к тому же в такое время и непогоду всё уже, вероятно, закрыто. Проклятье! Сперва этот туман, потом бездушный мистер Лейпшиц, а затем еще и трамвай, которого не было так долго… и вот он не успел в «Тио-Тио». Разве могло быть еще хуже?..

Трамвай вдруг резко качнулся, вздрогнул, словно у него прихватило сердце, и встал. Котел в рубке водителя зарычал на весь вагон, салон наполнился паром и шипением. Мигнули и погасли лампы. За ними и наружные фонари…

– Что такое? – раздались удивленные и испуганные голоса. – Что случилось?

Из вещателей над дверями раздалось: «Поломка! Поломка! Трамвай дальше не идет!».

– Ну вот! Здорово! – прорычал себе под нос Джонатан и направился следом за прочими возмущенными пассажирами к раскрывшимся дверям-гармошкам.

Трамвай не дотянул до станции «Бремроук-Фейр» совсем чуть-чуть – остановился в нескольких ярдах от перекрестка Бремроук и Харт.

На углу стояла синяя полицейская тумба с четырьмя торчащими во все стороны сигнальными трубами. Рядом с ней, точно восковая фигура, замер констебль в шлеме и темно-синем мундире с гербовыми бронзовыми пуговицами. На руках у него были белые форменные перчатки, а на поясе висела дубинка. Само наличие полицейского на посту удивило Джонатана – он полагал, что их всех на сегодня освободили от обязанностей.

Джонатан подошел к констеблю и кивнул ему.

– Прошу прощения, сэр. Добрый вам вечер.

– И вам добрый вечер, – глухо пробасил полицейский, окинув подошедшего подозрительным взглядом.

– Вы мне не поможете? Я попал в…

– Затруднительное положение? Слушаю вас.

– Вы не подскажете, поблизости нигде нет лавки игрушек или кукольной мастерской?

Констебль поглядел на Джонатана как на сумасшедшего.

– Вы ведь знаете, что объявлена штормовая тревога?

– Да-да, сэр. Просто это дело невероятной важности…

Полицейский потер подбородок.

– Ничего на ум не приходит. Хотя… – он вдруг замолчал, припоминая. – Да, были же «Детские манатки Монти». Небольшой магазинчик на третьем этаже дома на Бромвью, прямо возле аптеки Медоуза. Работали сутки напролет…

– О, благодарю вас, сэр!

– Не спешите радоваться! – хмуро сказал констебль. – Монти разорился.

Джонатан едва сдержал себя, чтобы не выругаться в присутствии представителя закона. Он поблагодарил констебля, пожелал ему хорошего вечера и, преисполнившись гневом и отчаянием, направился по Харт в сторону дома.

– Мистер! – окликнул его полицейский, и Джонатан обернулся. – Я не советовал бы вам сейчас идти по Харт – мне сообщили с соседнего поста, что там туман уже добрался до чердаков. Лучше следуйте по Бремроук – она не такая узкая! Может, не заблудитесь…

Джонатан кивнул и, последовав совету, двинулся вниз по Бремроук, вдоль трамвайных путей.

Констебль у тумбы будто нарочно выждал, пока он не скроется в тумане, после чего огляделся по сторонам, снял шлем и потопал как раз таки по улице Харт. Действия полицейского могли бы показаться Джонатану весьма странными, если бы он, конечно, их увидел.

Улица Бремроук, одна из самых оживленных и широких улиц Саквояжного района, сейчас совершенно на себя не походила. Было странно наблюдать отсутствие очереди к чистильному шкафу и почтовой тумбе. Было непривычно видеть окошко местной живой достопримечательности, мадам Эдвины Эдвис, продающей советы, закрытым. Что уж говорить, если даже никогда не затыкающаяся рекламная будка возле булочной «Бротт и Кристин» молчала – все ее трубы понуро склонились к земле, словно увядшие цветы. Окна лавок прятались за ставнями, а механическая вывеска-рыбка над «Чешуей Филлипа», обычно шумная и жужжащая шестерёнками, замерла в безмолвии. Семафоры не горели. Самоходные экипажи марки «Трудс» стояли вдоль бордюра с погашенными фонарями.

Пустынный тротуар, на котором всегда было не протолкнуться, сейчас принадлежал одному Джонатану, но он старался идти ближе к стене дома, чтобы не потерять направление. В простенках между окнами висели афиши нового радио-спектакля: их расклеили еще утром, когда только сообщили о грядущем шторме.