Заклинатель дождя - Михаил Строганов

Елена Леонардовна пожала плечами:

– Ты просто не знаешь истории нашей школы, ее традиций, а пытаешься делать поспешные выводы и представить их как единственно верные. Теперь понимаешь, что твоя позиция в корне неверна? Не спеши с выводами, стань чуточку терпимее к чужому мнению, к другому образу жизни… Меня больше всего настораживают твои конфликты с одноклассниками. За пять месяцев учебы ты был инициатором пяти драк. Не многовато ли для самоутверждения?

– Да не хотел я драться, как вы не понимаете! В своей школе за девять лет пальцем никого не тронул, а тут… Полшколы отморозков. Разве вы сами не видите?

– Нет, Ванечка, не вижу. – Елена Леонардовна покрутила в руках маленький, похожий на елочную игрушку, серебристый шар. – Ребята у нас, конечно, разные, есть и с непростым характером. Присмотрись к ним получше, они все добрые и отзывчивые! Ты просто загнал себя в угол и боишься признать, что причиной конфликтов был сам. Доверься своим педагогам, смелее вливайся в коллектив, и мы поможем тебе, вот увидишь!

– Не нужна мне ничья помощь! Получить бы скорее аттестат и уехать отсюда… навсегда… – он снова наткнулся взглядом на непроглядную стену штор и безразлично махнул рукой.

– Ты поговори, а я послушаю, – улыбнулась Елена Леонардовна. – Только после. Пока отдохни, откинься на спинку кресла, закрой глаза и слушай музыку. Позволь ей завладеть тобой, растворись в ней.

Иван утопал в глубоком кресле, и реальность вправду таяла белыми воздушными облаками. Пламя свечи казалось то большой огненной бабочкой, то маленьким танцующим человечком, разбрасывающим золотые иглы. Крики чаек становились все отчетливее, морские волны играли волосами, ласково убаюкивая, погружали в сон. Иван почти не сопротивлялся подхватившему теплому течению, которое все дальше уносило его в туманный перекресток времени и пространства…

Елена Леонардовна раздвинула шторы и, посмотрев на удалявшуюся фигуру, послюнявила пальцы и быстрым движением погасила свечку. Достала чистый лист бумаги и каллиграфическим почерком вывела: «Заключение по результатам психологического обследования учащегося 10 класса немировской средней школы несовершеннолетнего Ивана Храмова».

* * *

Еле брезжащее с утра солнце к полудню выхолостилось набежавшими тяжелыми снежными облаками. Наступивший день, готовящийся по-весеннему разгуляться, потух, съежился, медленно переползая в пасмурный вечер. Над мощеной с незапамятных времен серым булыжником главной улицей имени Павших Красногвардейцев, рассекающей Немиров надвое, пронесся внезапный порыв ветра. Автобусная остановка имени Патриса Лумумбы, сложенная из белого силикатного кирпича и покрытая листовым шифером, растрескавшимся от забиравшихся на крышу гопников, с трудом вмещала озябших, одетых уже по-весеннему людей. В ожидании автобуса они напряженно молчали, понуро переводя взгляды вниз, под ноги, стараясь не глядеть друг другу в лица…

Ветер обжег ледяной крошкой, насквозь продувая ненадежный спандекс демисезонной куртки. Иван поежился. После уютного кресла и убаюкивающей музыки трудно возвращаться под совсем не весеннее небо, раздираемое белыми всполохами северных ветров. На миг Ивану даже показалось, что кружащийся снег то и дело складывается воздушными пазлами в маски, наподобие тех, что висят в школьном этнографическом музее. Он пытался удержать видение, сфотографировать в памяти, но тщетно. Картинка рассыпалась, и сознанию достались только набегающие снежные волны.

Голова шла кругом. Поднявшийся жар душил, захлестывая на горле незримую удавку, сбивал с пути, заставляя безоглядно следовать за мелькавшими перед глазами яркими серебристыми искрами. С трудом перебарывая охвативший озноб, Иван подошел к зияющей выломанными кирпичами остановке и поспешил протиснулся внутрь, укрываясь в спасительном тепле человеческих тел.

– Смотри, куда прешь! – рявкнула прокуренным голосом подвыпившая блондинка в поношенном кожаном плаще и видавших виды модельных сапогах конца восьмидесятых.

– Извините, – Иван осторожно продвинулся к скамье. – Мне только бы пройти…

– Иди, иди, соплячок, – хмыкнула блондинка, подталкивая к испещренной надписями кирпичной стене. – О жизни почитай. Может, и найдешь в ней чего хорошего…

Скамья оказалась доской, расщепленной по всей длине и стянутой в двух местах проржавевшей колючей проволокой. Иван не рискнул на нее присесть, прислонился к ледяной кирпичной кладке. Исписанная незатейливыми словами стена уплывала, нанизывая на размытые граффити старательно выведенные черепа и жирные угольчатые кресты, сползающие вниз.

Иван тряхнул головой, прогоняя навязчивые образы, скользнул взглядом по угрюмым, неподвижным лицам и снова отвернулся к стене, цепляясь за вращающиеся круги, разрисованные перекрещивавшимися трезубцами и перевернутыми звездами…

Старый ПАЗик притормозил загодя и, дребезжа разболтанными стеклами, приткнулся к остановке. Замерзшие люди, толкаясь и перебраниваясь, бросились занимать свободные места, и через минуту забитый до отказа автобус тяжело отчалил от «Лумумбы», пробиваясь в глубь Немирова сквозь слепую снежную пелену.

Зажатый раздвижными дверями, болтавшийся на подножке Иван смотрел, как откуда-то сверху, словно в кино, на лобовом стекле вырастают слои мокрого снега, и как снующие автобусные «дворники» без устали его размазывают, скидывая грязную жижу прочь.

– Эй, ты! Чего висишь?! – низкорослая и полноватая кондукторша ткнула в плечо. – Сейчас небось на «Парке» выскочишь, а за проезд не заплатишь!

– Я до Красных казарм еду… Руку зажало. Освободится салон, сразу билет куплю.

– Знаем, как вы, наркоманы, платите! Поглядите-ка на него! От кайфа зенки-то остекленели, а врать ума не отшибло! Билет оплачивай или выметайся отсюда! – ища поддержки, кондукторша окинула пассажиров взглядом, но они безучастно отворачивались.

– Или оплатишь сам, по-хорошему? – уже неуверенней спросила кондукторша, испугавшаяся остаться один на один с наркоманом, дерзко смотрящим на нее исподлобья.

С трудом пошарив по карманам, Иван вытащил пятерку и протянул кондукторше.

Она недовольно взяла монету и, словно ожидая обнаружить подвох, повертела ее перед глазами. Молча оторвала от тугого мотка билет и сунула его в руку Ивана…

Через пятнадцать минут он уже сидел в опустевшем автобусе и, чтобы случайно не встретиться с кондукторшей взглядом, разглядывал выпавшие номера на билете. «Жаль, несчастливый. Встреча выпала… Еще одна встреча… Не много ли за сегодняшний день?»

Выйдя из автобуса, Иван скользнул ногой по обледеневшему бордюру, рухнул вниз, едва не угодив под колеса отъезжавшего ПАЗа.

Боль пронзила мозг и, пробежав по венам маленькими искорками, вспыхнула в глазах ярким калейдоскопом из тротуаров и домов, тонущих в потоках дорог людей и проезжающих машин. Город стал совсем незнакомым, а тело – далеким, непослушным, чужим… Поднявшись и отряхнув с себя липкое, пережеванное колесами снежное месиво, он побрел домой наугад, не закрываясь от жестких снежных волн нарастающей бури.