Дочери войны - Дайна Джеффрис

– Как прошел рабочий день? – спросила Элиза.

– Уго попросил покрасить стены в больнице. Этого не делалось много лет, а сейчас, когда там нет пациентов, самое время заняться покраской.

– Что ж, твое разностороннее обучение в больнице Сарла нашло свое применение! Хм… – Элиза почесала затылок, изображая задумчивость. – Когда же это было?

– Это длилось три долгих года, – засмеялась Элен. – Сама знаешь. Кстати, я с удовольствием малярничала. – Элен помолчала и, вспомнив слова сестры, спросила: – Зачем вам понадобилось новое тайное пристанище?

– Немцы становятся все раздраженнее. А раздраженный нацист еще опаснее. Участники Сопротивления стараются, чтобы хватало мест, где можно спрятаться.

– Лучше бы ты залегла на дно, как мы с Флоранс. Элиза, честное слово, из-за тебя мы все можем оказаться под ударом нацистов.

Сестра не ответила.

Элен посмотрела на нее, но, зная, что Элизу не переупрямишь, оставила эту тему.

– А где наша Флоранс? Надеюсь, она не играет в сорвиголову, как ты.

– Едва ли она на это способна, – отмахнулась Элиза. – Возится в саду. Наверное, поливает грядки… Ой, чуть не забыла. Там, на столе, письмо.

– «Чуть не забыла»? – недоверчиво переспросила Элен, поворачиваясь к столу.

Письма к ним приходили так редко, что она и не подумала взглянуть.

– Оно адресовано тебе.

– Марка швейцарская, – сказала Элен, беря конверт. – Штемпель женевский.

– Вскрой.

– Дождемся Флоранс. Тогда и почитаем вместе.

Элен знала, что письмо пришло от Клодетты. Получить письмо из Англии можно было лишь в том случае, если мать сначала отправит его своей подруге Ивонне в нейтральную Швейцарию, а та вложит конверт в другой и отошлет сестрам.

Услышав хлопок задней двери, сестры пошли на кухню. У порога стояла Флоранс. Невысокого роста, лицо сердечком, кожа цвета алебастра, темно-серые с голубым оттенком глаза. Подол ее платья был перепачкан землей, золотистые волосы растрепались, а щеки пылали румянцем от физической работы и свежего воздуха, на котором она провела целый день. Флоранс была женственнее сестер и предпочитала носить платья и юбки везде, даже во время работы в саду и на огороде.

Элен помахала письмом.

– О-о, наконец-то! От маман?

– Наверное.

Элен вскрыла конверт и торопливо прочла письмо. Затем растопырила пальцы, позволив листу бумаги упасть на кухонный стол.

– И о чем она пишет? – с интересом спросила Флоранс.

– Почти ни о чем. Прочти сама.

Флоранс взяла письмо. Судя по лицу, содержание несколько ее разочаровало. Закончив читать, она передала письмо Элизе.

– М-да, – хмыкнула Элиза. – Какое захватывающее послание!

– Нечего ехидничать по поводу маман, – сказала ей Флоранс.

Элен вздохнула. Она понимала чувства Элизы. Письмо было кратким. Мать писала, что постоянно занята тем, что оказывает посильную помощь армии. Она вступила в «Женский институт», где занималась преимущественно вязанием и варкой варенья. Мать даже не спрашивала, как живется ее дочерям, ни словом не обмолвилась, как трудно им, должно быть, жить в условиях оккупации. Зато она не забыла пожаловаться на шумных соседей и тяготы жизни в Англии, где продукты по карточкам и сплошные ограничения.

– Она хотя бы нам пишет, – сказала Флоранс.

Элиза повернулась и вышла, сгибаясь под тяжестью своего узла.

С утра на Элен напала задумчивость. Она открыла окно своей комнаты, желая послушать перезвон церковных колоколов. Хвала небесам, что сегодня воскресенье и не надо идти на работу! Элен нравилось созерцать волшебные виды в этой части департамента Дордонь, которую их мать всегда называла Черным Перигором. Это была земля дубов и сосен, каменных ущелий и замков на вершинах скал. Только здесь существовали на редкость красивые деревушки. Их дома, построенные из известняка, казались ломтями белого хлеба, намазанными маслом. Элен смотрела, как солнце пробивается сквозь туман раннего утра, чтобы посеребрить ленту реки и позолотить крыши. Здесь царила настоящая весна. Воздух был свежим и прозрачным, как хрусталь.

– Как чудесно мы здесь заживем! Правда, Элен? – спрашивала Флоранс семь лет назад, когда они только поселились в старом летнем доме, унаследованном матерью.

Извилистая дорога соединяла дом с ближайшим городком Сент-Сесиль.

Бедняжке Флоранс тогда было всего пятнадцать, и Элен, вдруг оказавшаяся in loco parentis[1], постоянно напоминала себе, что ее младшая сестра еще ребенок.

– И мы побываем в замках и пещерах? – допытывалась простодушная Флоранс.

– Конечно. Обязательно побываем, – отвечала Элен, всеми силами желая сохранить невинные представления младшей сестры о мире.

Внезапная смерть отца Шарля Бодена бесповоротно изменила жизнь каждой из сестер.

В детстве мать часто приезжала в Сент-Сесиль на каникулы. Наведывалась она сюда и в первые годы замужества; в основном летом, когда отец работал дома. Он был наполовину англичанином и наполовину французом. До своей смерти отец служил чиновником в лондонском Форин-офисе. В деревне хорошо помнили прежнюю маман, и потому сестры без труда вошли в деревенское сообщество, хотя находились и те, кто не одобрял решение Клодетты, возмущаясь, как она могла отправить трех дочерей в самостоятельную жизнь.

– Прогуляюсь в кафе, – сообщила Элиза, приоткрыв дверь.

– В воскресенье? – Элен пристально взглянула ей в глаза.

– Всего на несколько минут.

– Не боишься?

– Конечно боюсь. Едва проснусь, и до самой ночи страх постоянно со мной. Те, кто говорит, что им не страшно, врут.

– Элиза, прошу тебя, будь осторожна.

– Беспокоишься по пустякам, как старуха, – засмеялась Элиза.

– Это создает тебе романтический ореол? – спросила Элен. – Будоражит кровь?

– Конечно же нет. Работа в Сопротивлении опасна, а не романтична. Видела бы ты тех людей, тогда бы поняла.

– Прости. Я не хотела тебя…

– Они вынуждены прятаться в ужасных местах, – не дослушав сестру, перебила Элиза. «Ну как она не понимает?» – говорило ее нахмуренное лицо. – Терпеть голод и холод. Помнишь, как мы мерзли зимой?

– Элиза, прошу тебя…

– А когда я разношу оружие, пряча его под картошкой в продуктовой сумке, то рискую больше, чем если бы направляла это оружие на врагов.

– Вот это-то меня и страшит, – вздохнула Элен.

Элиза бесшумно подошла к двери, потом обернулась и сердито посмотрела на сестру.