Привычка жить - Вера Колочкова

Синтетическое растение это прижилось у них в доме основательно, еще с тех времен, когда здесь бабушка Женина хозяйничала. А потом бабушка умерла, а дерево осталось, перешло в наследство к Жене вместе с бабушкиной квартирой. А может, это кустарник такой был. И ничего ему не делалось с годами, хоть и было оно трепано порядочно народившимися потом на свет Катькой и Максимкой. Видно, знатным мастером своего дела это вечнозеленое творение было создано, потому что умудрялось всегда выглядеть так, что никто из чужих в дом приходящих ни разу не заподозрил его в явной фальшивости – вольно вытянутые тонкие кожистые листья удачно обманывали глаз, трепетали грациозно от любого человеческого по комнате движения, отражая свет яркими золотыми искра ми-вкраплениями. Красиво. Очень красиво. И все будто по-настоящему. Иногда Жене казалось, что оно и впрямь живое, это растение, под нежным названием аукуба японская. В народе зовется – золотое дерево. А по их, по-семейному, просто куба. Говорят, приносит в дом богатство и счастье. И правда – приносило когда-то. Насчет большого богатства – вопрос спорный, конечно, но достаток у них в семействе точно был. И счастье, как Жене казалось, тоже было. А что? Все было хорошо у них, спокойно. Ни скандалов тебе семейных, ни ревности или подозрений оскорбительных, ни других каких нехороших обстоятельств. Жили себе, детей двоих растили… Муж ее, Игорь Михайлович Ковалев, имел небольшой, но довольно стабильный торговый бизнес, на доход от которого можно было жить, как говорит ее подруга Ася, по принципу «сначала глаз на продукт, потом на ценник». Хороший такой принцип, достойный и справедливый. А вот когда у тебя глаз сначала на ценнике испуганно застывает, а потом уж позволяет себе, в зависимости от цифры на ценнике, и на сам продукт опуститься, тут уж все, пиши пропало. Это значит, ты уже по другому принципу живешь, по бедному и несправедливому. Что подешевле да похуже, то и твое. И привыкать к этому новому принципу очень тяжко. Особенно после пятнадцати лет благополучного замужества, когда уже и подвоха никакого не чуешь, и собираешься жить и жить так дальше, до самой старости. А оно тебе раз – и начинай все сначала. Садись за парту и учись. Жаль только, не учат нигде, как плавно перейти из хорошей жизни в плохую. Без вреда для нервной системы и всего организма в целом. Оно, конечно, можно и самостоятельно эту науку освоить, но не так же быстро… Вот у нее, у Жени Ковалевой, например, два года такой учебы на полную двойку прошли. Пока из первого шока мужниного скоропалительного предательства выходила, пока работу искала, пока вспоминала потом лихорадочно, чему ее в экономическом заочном институте учили – полгода как корова языком слизнула. И сейчас еще не всем организмом она в эту новую жизнь вошла. Организм натянут пока на новую жизнь, как струна на скрипку. Одно неверное движение – и такая грустно-истерическая нервозная какофония выходит, что хоть беги. Только куда бежать-то? Бежать ей некуда. Надо жить, надо работать, надо исполнять свои материнские обязанности…

Работу она, правда, с перепугу довольно быстро себе нашла. А может, и плохо, что быстро. Надо было все-таки не торопиться, посмотреть, подумать, все взвесить… Но кто ж знал, что на этой фирме такие зарплатные катаклизмы время от времени случаются? В пятницу собрал всех шеф у себя в кабинете и объявил, что надо бы всем как-то выкрутиться и «подтянуть пояса» – денег, мол, к Новому году на зарплату не будет совсем. У фирмы неприятности, счета временно арестованы и все такое… Нет, он приличный довольно-таки дядька, их начальник, и очень даже искренне извинялся за доставленные коллективу неудобства, но легче от этого никому не стало. Вышли с понурыми лицами, разбрелись по кабинетам. И враз тишина навалилась – даже телефоны все смолкли, будто устыдились в горе людей беспокоить. И правильно. И не надо. Когда человек думает, как ему выкрутиться и как потуже пояс подтянуть, ему и не до работы совсем… Вообще, коллектив на фирме хороший был, дружный. А это очень даже неплохо, когда можно две вещи совмещать – и деньги зарабатывать, и дружбу дружить. Это дорогого стоит, между прочим. Ради этого можно и зарплатные неудобства иногда перетерпеть. Если б они только не предновогодние были, неудобства эти… Вот же проклятый праздник, оторвать бы голову тому, кто его выдумал! Ну как его без денег-то праздновать? Но ничего, ничего, еще не вечер…

В который раз успокоив себя этим «еще не вечером», Женя быстро сварила суп-рассольник и нажарила полную сковородку котлет, изо всех сил постаравшись придать этим странным и неизвестно из чего сделанным дешевым колобкам видимость и впрямь настоящего гастрономического продукта: добавила в сковородку и рубленой зелени, и чесночку, и тертой морковки, и приправ всяких. Ничего, съедят. Максимка, когда с тренировки домой возвращается, вообще мечет все подряд, а для Катьки у нее немного творогу припасено, если она от навязанной матерью обеденной калорийности откажется. Хотя какая уж тут калорийность – название одно. А вот и звонок дверной как раз ко времени. Газ – выключить, руки – сполоснуть, и бегом в прихожую – голодный сын пришел.

– Мам, как вкусно пахнет… – повел носом Максимка, едва ступив в прихожую и сбросив с плеча огромную черную сумку с хоккейной амуницией. – Это чем? Чесноком, да? А что у нас с чесноком?

– Котлеты, сынок.

– А просто так мяса нет? Чтоб не котлетой, а куском?

– Нет. Куском нет. Да какая разница, сынок? – нарочито-беспечно махнула рукой Женя, поспешив ретироваться от опасных сыновних вопросов обратно на кухню. – Раздевайся быстрее и мой руки – обедать будем.

– Ага, иду… – покладисто согласился Максим, шмыгнув с мороза носом. Вскоре появившись на кухне, рухнул на свое любимое место на твердом диванчике, одновременно потянувшись рукой за хлебом и кося глаз в тарелку с супом. Потом принялся молча и с аппетитом есть, уйдя в процесс физиологического насыщения полностью. Женя села напротив сына, подперев щеку рукой, стала смотреть, как он ест – совсем уже по-мужицки. Чувство вины за худосочные перловые калории пустого супа-рассольника зашевелилось внутри, норовя тут же перерасти в жалостливую внутреннюю истерику, но она сумела наступить ему на горло. Вот еще – нежности какие. Нельзя, нельзя теперь ей этого. Нормальная еда – суп-рассольник. Сейчас еще и котлеты какие-никакие будут. А потом – чай с печеньем. А можно и с брусничным вареньем. А что? Брусничное варенье – оно такое. Его можно вместо витаминов в рацион назначить. Анна Ивановна нынче много брусники наготовила и с ней щедро поделилась. Хорошая она, Анна Ивановна… О! А кстати! Можно же и у нее денег на Новый год попросить! Тем более что они у нее в последнее время очень даже хорошо водятся. Не совсем так, конечно, чтоб куры дачные их не клевали, но все же…

Анна Ивановна была бабушкиной подружкой. Еще в бытность свою далеко не пенсионерскую она приобрела домик в деревне – собиралась прожить остаток жизни в здоровой сытости, на продуктах, добытых в натуральном хозяйстве, потому что женщиной была разумной и на покупательскую способность государственного пенсионного обеспечения легкомысленно не надеялась. Прикармливалась потом от этого натурального хозяйства и Женина бабушка, пока не умерла. А потом и Женю Анна Ивановна все пыталась «поддержать» то гусятиной мороженой, то овощем беспестицидным, то всякими соленьями. Но Анне Ивановне пришлось-таки свернуть свое деревенское хозяйство по причине – смех сказать – вступления на хлипкую стезю шоу-бизнеса. Да, смешно звучит, конечно, но случился в жизни восьмидесятилетней старушенции такой вот парадокс…