Стрелок - Стивен Кинг

Но как бы там ни было, я уверен, что, даже когда мне былодевятнадцать, я сумел распознать, что история про Фродо и его попыткиизбавиться от Кольца Всевластия относится ко второй категории. Это былиприключения очень британской компании пилигримов на фоне расплывчатыхсеверно-мифологических декораций. Мне понравилась идея поиска — оченьпонравилась на самом деле, — но меня не особенно заинтересовали ни дюжиедеревенские персонажи Толкиена (это не значит, что они мне не понравились,потому что они мне понравились), ни его лесистые скандинавские пейзажи. Если быя попытался сделать что-нибудь в том же духе, я бы все сделал неправильно.

Так что я ждал. В 1970-м мне исполнилось двадцать два, и уменя в бороде уже появились первые седоватые пряди (я так думаю, отчасти томувиной две с половиной пачки «Pall Mall» в день), но даже когда тебе двадцатьдва, ты еще можешь позволить себе подождать. Когда тебе двадцать два, время ещена твоей стороне, хотя злой патрульный уже ошивается по соседству ирасспрашивает о тебе.

А потом, в почти пустом кинотеатре («Bijou» в Бангоре, штатМэн, если это кому-нибудь интересно) я посмотрел фильм Серджио Леоне «Хороший,плохой, злой». И где-то на середине фильма я понял, что я хочу написать: книгупоиска, проникнутую толкиеновской магией, но в обстановке величественных доабсурда вестерн-декораций Леоне. Если вы видели этот безумный вестерн потелевизору, вы никогда не поймете, о чем я сейчас говорю — прошу прощения, ноэто так. В кинотеатре, на широком экране, «Хороший, плохой, злой» — грандиознаяэпопея, вполне сравнимая с «Бен Гуром». Клинт Иствуд предстает великаномвосемнадцати футов ростом, и каждый волосок на его заросших щетиной щеках — поразмерам как раз с молоденькое деревце. Морщинки у губ Ли Ван Клифа глубоки,как каньоны, и на дне каждого может быть червоточина (см. «Колдун и кристалл»).Пустыня, кажется, протянулась как минимум до орбиты планеты Нептун. А стволкаждого из револьверов — огромный, почти как Голландский тоннель.

Но декорации — это не самое главное. Больше всего мнехотелось передать это внушительное ощущение эпического размаха,апокалиптического размера. И то, что Леоне вообще не рубил в географии Америки(согласно одному из его героев, Чикаго — это где-то в районе Феникса, штатАризона), только способствовало ощущению смещенной реальности, что пронизываловесь фильм. И в своем непомерном воодушевлении — которое, как я себе мыслю,бывает только у очень молодых — я хотел написать не просто очень длинную книгу,а самую длинную популярную книгу в истории. У меня это не получилось, хотя ячестно пытался и кое-что все-таки сделал: все семь томов «Темной Башни» — этоодна цельная книга, единое повествование, и первые четыре тома занимают большедвух тысяч страниц, если в издании в мягкой обложке. Последние три томазанимают еще две с половиной тысячи страниц, если в рукописи. Я вовсе неутверждаю, что количество равнозначно качеству; я лишь говорю, что хотелнаписать длинный эпос и в какой-то мере добился, чего хотел. Если вы меняспросите, почему я хотел это сделать, я не отвечу. Потому что не знаю, чтоотвечать. Может быть, это связано с тем, что я родился и вырос в Америке: стройвыше, копай глубже, пиши длиннее. Но когда тебя спрашивают: «А зачем?» — тызадумчиво чешешь репу. С чего бы это? Сдается мне, это тоже идет от того, чтомы американцы. В конце концов, мы отвечаем так: «Тогда мне показалось, что этохорошая мысль».

И что еще характерно для девятнадцати: это такой возраст, вкотором многие так или иначе застревают (если не в физическом смысле, то ужточно — в эмоциональном и умственном). Годы проходят, и вот однажды тысмотришься в зеркало и вполне искренне недоумеваешь: «Откуда эти морщины?Откуда это дурацкое брюхо? Черт, мне же всего девятнадцать!» Мысль совершенноне оригинальная, но ты все равно удивляешься.

Время белит сединами бороду, отнимает прыгучесть и силы, аты все равно продолжаешь считать — глупенький дурачок, — что оно на твоейстороне. Умом-то ты понимаешь, что это не так, но сердце отказывается в этоверить. Если тебе повезет, злой патрульный, который прищучил тебя за превышениескорости и за то, что ты слишком уж развеселился, поднесет тебе к носунюхательную соль. Собственно, что-то подобное произошло и со мной в концедвадцатого века. Злой патрульный явился мне в виде микроавтобуса «плимут»,который сбил меня на дороге в канаву.

Года через три после этой аварии я раздавал автографы насвоей книге «Почти как „бьюик“ („From A Buick Eight“) в магазине „Borders“ вДирборне, штат Мичиган. И вот подходит ко мне один парень и говорит, что онжутко рад, что я остался в живых. (Мне часто это говорят, гораздо чаще, чем:„Какого черта ты не окочурился там, на месте?“)

— Мы сидели с одним моим другом, и тут сообщили, что вассбила машина, — сказал этот парень. — А мы сидели, как два дурака, качалиголовами и все приговаривали: „А как же Башня?! Она опрокидывается, она падает,ой, блин, теперь он ее никогда не закончит“.

Та же самая мысль приходила и мне — беспокойная мысль о том,что, построив Темную Башню в коллективном воображении миллиона читателей, ядолжен беречь ее, пока люди хотят про нее читать. Может быть, это будет всеголишь пять лет; а может — пятьсот, я не знаю. Книги в жанре фэнтези, и не толькохорошие, но и плохие (даже сейчас, я уверен, кто-то читает „Монаха“ или„Варни-вампира“), похоже, живут очень долго. Роланд защищает Башню по-своему:он пытается обезопасить Лучи, что поддерживают Башню. А я должен ее защитить —я это понял после аварии, — закончив историю стрелка.

В течение продолжительных пауз между написанием ипубликацией первых четырех частей „Темной Башни“ я получил сотни писем на тему„ай — ай-ай, как не стыдно“ и „пусть тебя загрызет совесть“. В 1998-м (инымисловами, когда я жил и работал под ошибочным впечатлением, что мне все ещедевятнадцать) я получил письмо от „82-летней бабульки, не хочу загружать Вассвоими проблемами, НО!!! что-то стала совсем плоха“. Бабушка написала, что житьей осталось, может быть, всего год („14 месяцев в лучшем случае, рак разъелменя всю“), и поскольку она не надеется и не ждет, что я закончу историюРоланда за это время и исключительно для нее, она попросила меня, пожалуйста(ну пожалуйста), рассказать ей вкратце, чем все это закончится. Больше всегоменя тронуло (но все-таки не настолько, чтобы немедленно взяться запродолжение) ее клятвенное заверение, что она не расскажет об этом „ни единойживой душе“. А еще через год — может быть, после аварии, когда я надолгозагремел в больницу — одна из моих референтов, Марша Ди Филиппо, получилаписьмо от одного человека, приговоренного к смертной казни то ли в Техасе, толи во Флориде, который просил о том же: рассказать, чем закончится эта история.(Он обещал унести эту тайну с собой в могилу, от чего меня бросило в дрожь.)

Я бы выполнил просьбу этих людей — и прислал бы им краткоеизложение дальнейших приключений Роланда, — если бы мог, но, увы, я не могэтого сделать. Потому что и сам не знал, как там все повернется и что будет сострелком и его друзьями. Для того чтобы это узнать, мне надо было писать. Уменя был приблизительный план в начале, но он как-то забылся. (И черт с ним,наверное, это был не такой уж и стоящий план.) Остались только обрывочныезаметки („чик-чирик, не бойся… дам тебе я хлебных крошек“ — написано налисточке, который лежит передо мной на столе, когда я пишу эти строки). И вотнаконец после долгого перерыва, в июле 2001 года, я снова взялся за „ТемнуюБашню“. К этому времени я уже понял, что мне давно уже не девятнадцать и что ятоже подвержен хворям и немощам бренной плоти. Я уже понял, что когда-нибудьмне будет шестьдесят и, может быть, даже семьдесят. И мне хотелось закончитьсвою историю, прежде чем злой патрульный заявится в последний раз. Менясовершенно не радовала перспектива запомниться вместе с „Кентерберийскимирассказами“ и „Тайной Эдвина Друда“.