Круговорот парней в природе - Елена Логунова

– Где они?!

Дверные створки распахнулись, пропуская в кабинет холодный воздух, громкий крик и взлохмаченного Лешку. Первым несся крик:

– Где японцы?!

Боязливая Танечка подавилась пирожным и закашлялась, я замерла, не донеся до рта эклер. А наша завсекша, не переставая размеренно вращать ложечку в китайской чашке с драконом, поразительно похожим на начальника соседнего департамента, с обычной для нее невозмутимостью и отменной любезностью ответила:

– Японцы? В Японии, я полагаю.

– Да? А это вы видели?!

Лешка затормозил у стола Татьяны Петровны, с размаху сунул руки в брюки и зашерудил ими там с пугающим энтузиазмом. Я напрочь забыла про эклер и даже привстала, изумленно тараща глаза. Худосочный и бледный, как первый подснежник, наш Алекс никогда раньше не казался мне знойным мачо. Теперь я вдруг поняла, что недооценивала Лешкин темперамент, и страстно возжелала увидеть, что именно он собирается извлечь из широких штанин и продемонстрировать Татьяне Петровне. Кстати, интересно было узнать, сохранит ли она в ходе этой демонстрации непокобели… тьфу, непоколебимое спокойствие и добродушие.

Увы, Леша опять меня разочаровал. Сначала он многообещающе вспучил брюки, а потом вытянул из кармана самый обыкновенный мобильник. Ну, положим, не самый обыкновенный, а весьма навороченный, но все равно, ничего экстраординарного. Лешка раздраженно шваркнул аппарат на стол перед завсекшей и повторил:

– Вы это видели?

– Конечно, видела, и неоднократно, – с достоинством ответствовала Татьяна Петровна, откладывая в сторону ложечку и вплотную принимаясь за чай.

Она не обманывала, Лешкин сотовый по сто десять раз на дню видели все сотрудники нашего департамента. Прикупив новый дорогой коммуникатор, Алекс не упускал ни единой возможности продемонстрировать свое ценное приобретение коллегам.

– Вы письмо получили? – не отставал от завсекши Лешка.

– Какой номер? – встрепенулась Танечка.

Она у нас уже второй месяц ведает почтой и при слове «письмо» машинально тянется к богатой коллекции деловой переписки, собранной в толстокожей папке, которая цветом, размером и весом напоминает небольшую надгробную плиту из серого гранита.

– Плюс семь восемьсот шестьдесят один двести сорок два двадцать два тридцать, – скороговоркой пробормотал Лешка.

– Что-то не вижу, – огорченно сказала Танечка, судорожно перелистывая страницы почтового талмуда. – Это входящий номер письма или исходящий?

– Это номер моего мобильного! – рявкнул Лешка, в тысяча первый раз продемонстрировав свой дорогой телефон. – Я спрашиваю, вы получали эсэмэску от МЧС? Теперь они рассылают сообщения на мобильники.

– Ты говоришь про утреннее предупреждение об усилении ветра? – до меня дошло, о каком письме толкует взволнованный коллега, правда, я не поняла, чего ради он так распереживался. – Точно, было такое письмо. «Чрезвычайники» обещали шквальный ветер порывами до двадцати пяти метров в секунду.

– Не обманули, – удовлетворенно молвила Татьяна Петровна и кивком указала на окно.

Мимо него со скоростью, вполне сопоставимой с означенной, пролетел надутый ветром полиэтиленовый пакет с логотипом соседней булочной. Вековые платаны и бронзовый всадник перед зданием администрации сопротивлялись шторму стойко, но пешеходы в подветренном направлении перемещались с большим ускорением.

– Это еще ничего, – с облегчением закрыв не пригодившуюся почтовую папку, сказала Танечка. – Представляю, что сейчас делается в Новоросси… Ой!

– Вот именно! – страдальчески выдохнул Лешка. – А японцев-то повезли как раз в Новороссийск!

– Не приняв во внимание своевременно поступившее штормовое предупреждение, – задумчиво молвила завсекша и пристально посмотрела на Лешку.

Стало ясно, с какой формулировкой уволит провинившегося наш гневливый шеф. Заодно прояснилась и личность дежурного козла отпущения. Лешка, поднаторевший в дворцовых интригах, почуял, куда штормовой ветер дует, и поспешил перевести стрелки:

– Это Сэм предложил Новороссийск, я-то предлагал просто выгулять самураев по нашему Арбату!

У Лешкиной двоюродной сестрицы Мари как раз на Арбате сувенирная лавочка, а наш дорогой коллега всегда готов порадеть родному человечку. Редкая иностранная делегация, посетившая наш богоспасаемый град, убывает восвояси без полного комплекта фаянсовых статуэток казаков и казачек, декоративных макитр и подносов из лакированной лозы.

На ясное чело завсекши набежала тень. Сэм, он же Семен Кочерыжкин, – сын ее задушевной подруги из управления протоколом. Татьяна Петровна за тридцатилетним мальчуганом по-свойски приглядывает, так сказать, опекает кроху Маугли в административных джунглях. Смекнув, что Семен рискует угодить под раздачу, мудрая женщина отказалась от мысли персонифицировать вину за содеянное и со вздохом сказала:

– Надеюсь, с японцами ничего плохого не случится, иначе Иван Ильич нам всем устроит!

– Что он нам устроит? – с боязливым интересом спросила Танечка, при одном упоминании имени грозного шефа непроизвольно вжимая голову в плечи.

– Харакири! – брякнула я.

Никто даже не улыбнулся.

С этими японцами с самого начала все было не слава богу. Во-первых, изначально они не значились в нашем деловом расписании, возникли на горизонте совершенно неожиданно и создали нам, мирным департаментским труженикам, массу проблем. Никаких рекламно– раздаточных материалов на японском у нас не имелось, а единственный в городе японист Гавриил Тверской-Хацумото совершенно по-русски ушел в глубокий запой. Рисовать иероглифы у нас никто не умел, да и осмыслить эти изящные каракули мы были не в силах.

Впрочем, это еще семечки. В день полуторжественного приема японских гостей вице-губернатором в скверике напротив здания администрации неожиданно появились пикетчики. Они выстроились свиньей, воздев на манер щитов фанерные плакаты с требованием снять к чертовой матери чем-то неугодившего им прокурора. Любознательные японцы, увидев это классическое древнеримское построение в окошко, не преминули поинтересоваться, что, собственно, происходит. Японист Тверской-Хацумото, принудительно выведенный из алкогольной нирваны с большим опережением срока и потому не вполне адекватный, брякнул, спасая ситуацию:

– Горожане сердечно приветствуют японскую делегацию!

После этого японцы совершенно растрогались и всей толпой поперли на балкон с ответным приветом добросердечным горожанам.

Балкон под совокупным весом двенадцати самураев не обвалился, чего я лично очень опасалась, но ничего хорошего из выдвижения общительных японцев на свежий воздух не вышло. Как на грех, у не угодившего народным массам прокурора была нехарактерная для наших мест наружность потомка Чингисхана, и все до единого японские делегаты имели большое сходство с прокурорскими портретами на плакатах пикетчиков. В самураев полетели ругательства и снежки, торжественный прием был испорчен, вице-губернатор едва не уволил нашего шефа, а тот устроил грандиозную нахлобучку всем нам. Вечер мы с Танечкой скоротали в гостинице «Москва» в компании абстенентного Гавриила Тверского-Хацумото, дюжины надутых японцев и одного иллюстрированного альбома «Живопись передвижников». Великолепное подарочное издание на плотной мелованной бумаге, в супертвердой обложке и вдобавок в сувенирной коробке из резного дерева весило с четверть пуда, зато его отдельные страницы более или менее убедительно доказывали, что бросание снежков и штурм ледяных крепостей суть не агрессивные расистские деяния, а традиционные русские забавы. Ликвидацией культурно-исторической безграмотности темных японских масс мы с Танечкой занимались до гостиничного отбоя, а с утра пораньше шефство над делегацией приняли Сэм и Алекс. И вот что из этого вышло…