Картель - Владимир Колычев

– Вы из прокуратуры? – спросила она.

– Ну, в общем, да. Майор юстиции Глушков.

– Я знаю, кто вас интересует. Пойдемте.

Они прошли в палату, где на высокой койке лежала девушка лет пятнадцати-шестнадцати с повязкой на голове. Черты лица нежные, красивые, но еще не совсем оформившиеся. И не было в этом облике ничего вульгарного, порочного.

Внешних повреждений на лице не видно, если не считать мелкую царапину на правой щеке, но под глазами темные круги, да и худоба у девушки нездоровая. Изможденная она, истощенная какая-то.

Девушка находилась в сознании, но на Севастьяна смотрела тускло, если не сказать, безжизненно. Или это действие обезболивающих лекарств, или она еще не совсем пришла в себя. Скорее всего и то, и другое, но неплохо бы рассмотреть и другой фактор.

Глушков мягко взял девушку за руку, осмотрел внутреннюю сторону локтевого сгиба и заметил несколько маленьких точек. Следы внутривенных инъекций. Но ведь уколы ей могли сделать и в больнице.

– Как тебя зовут? – внимательно глядя на нее, спросил Севастьян.

– Не знаю, – еле слышно пробормотала она. – Я ничего не помню.

– Амнезия? – повернулся майор к Елене Матвеевне.

– Похоже на то, – кивнула врач.

– А общий диагноз?

– Закрытая черепно-мозговая травма, апоневроз не поврежден, но возможно сдавление головного мозга гематомой. Обследуем, будем лечить.

– И как долго продлится амнезия?

– Пока сказать не могу.

– Одежду осмотреть можно?

– Это в приемное отделение…

Севастьян движением головы показал на дверь, и они вместе вышли из палаты.

– Елена Матвеевна, скажите, вы назначали пациентке внутривенные уколы?

– Вы насчет следов от инъекций? Я тоже обратила на них внимание.

– Значит, они были еще до поступления в больницу?

– Да, были.

– Думаете, наркотики?

– Ну, возможно… Но вряд ли она сама себя колола. Вены у нее тонкие, плохо выраженные, а синяков нет. Тут рука специалиста чувствуется…

– Возможно, доморощенного специалиста, – вслух подумал Севастьян.

– Ну, наркоманы на это дело руку быстро набивают… Но если это наркотики, то девочка только в самом начале пути. Еще не поздно остановиться…

Елена Матвеевна отправилась в ординаторскую, а Севастьян спустился в приемное отделение, где ему предъявили одежду девушки. Длинная черно-желтая футболка-реглан с рисунком, коричневые легинсы со свежей дыркой на правой коленке, белые балетки. Вернее, некогда белые, а сейчас серые от грязи и пыли. Легинсы тоже запыленные, с прилипшими к ним травяными колючками. Футболка грязная и еще, можно сказать, затасканная. Судя по запаху, девушка носила ее дня три, если не больше. С джинсами та же история. Не свежая, мягко говоря, одежда. Но следов крови Севастьян не заметил. Карманов не было ни на легинсах, ни на футболке. И сумочки у потерпевшей не было. Из личных вещей, если верить медсестре, только нательный крест на золотой цепочке, который так и остался при ней.

Севастьян сложил одежду в пакет, опечатал его. Надо будет озадачить эксперта-криминалиста, чтобы поискал на ней признаки изнасилования или просто полового акта. Да и судмедэксперту работу нужно подкинуть, пусть осмотрит потерпевшую.

Он вернулся в нейрохирургическое отделение, заглянул в ординаторскую. Елена Матвеевна сидела за своим рабочим столом и торопливо заполняла историю болезни. Смена ее закончилась, осталось только передать дела, и можно ехать домой… Только ждет ли ее кто-нибудь там? Севастьяну почему-то казалось, что нет. Но ведь он мог и ошибаться, да и не его это дело.

– Что-нибудь нашли, товарищ майор? – подняв голову, с рассеянным интересом спросила она.

– Да пока ничего… Елена Матвеевна, вы уверены, что у потерпевшей амнезия?

– А вы сомневаетесь?

– Ну, мало ли что. Есть такое понятие, как женская солидарность, – улыбнулся Глушков.

– Думаете, мы с ней сговорились? – вроде бы искренне удивилась врач. – Зачем?

– Ну, может, она что-то натворила, а вам стало ее жалко.

– Глупости вы говорите… И что она могла натворить?

– В приемном отделении, например, считают, что девушка занималась проституцией.

– Да нет, не похожа она на проститутку… Нет, гинекологический осмотр я ей, конечно, не устраивала… Но вы посмотрите на нее, какая же она проститутка!

– А следы от инъекций?

– Если наркоманка, значит, проститутка?

– А она наркоманка?

– Ну, мы же с вами об этом говорили… Но там не так уж и много уколов, три-четыре, если не считать наших… Я бы не сказала, что у нее руки исколоты…

– Три-четыре, – задумчиво протянул Севастьян. – В день по уколу… Три-четыре дня…

Примерно столько времени потерпевшая не меняла одежду. Может, все это время ее держали где-то под замком? А чтобы девушка не создавала проблем, ее накачивали наркотиками… Но проблемы, возможно, все-таки возникли. Что, если девушка сбежала? Через лес бежала, через поле. Бежала, пока не вышла на московское шоссе, а там свои неожиданности…

– Это вы о чем, товарищ майор? – заинтригованно спросила Елена Матвеевна.

– Да пока только предположения… Вы же не будете возражать, если я сфотографирую пациентку?

Он снял девушку на камеру мобильного телефона и позвонил Желобову. А вечером того же дня встретился с ним.

Разрешение камеры слабое – запись нечеткая, к тому же темнота ночи прострелена бликующим светом от встречных машин, а все-таки видно, как из темноты на дорогу выбегает девушка. Движения хаотичные, дерганые – так в первые секунды бегает обезглавленный петух. Бегает, пока не упадет. И девушка упала – прямо под колеса машины.

Желобов вовремя взял влево и ушел от столкновения. Он остановил машину, но камера смотрела вперед, поэтому не зафиксировала, как он усаживал девушку в салон. Зато смогла выхватить номер стоящей на обочине фуры.

Фургон находился метрах в ста от места, где Желобов подобрал девчонку. Севастьян силился прочитать номер на фургоне. При остановке изображение смазывалось, поэтому приходилось гонять его в реверсном режиме. Темно, блики, нечеткость изображения, но ничего, он справится с задачей…

Майор успел разглядеть первую букву и две цифры, когда в кабинет зашел Турыгин.

– Ты что, Севастьян Юрьевич, уже набрался? – спросил он, подозрительно глядя на подчиненного.

Сытое лицо у Турыгина, черты – угловатые, хищные, нагловатые, а сам он весь откормленный, хотя и не толстый. Взгляд холодный, въедливый, нахально-ироничный. Увидев его впервые, Севастьян решил, что имеет дело с рвачом и мелкой душонкой, но, как оказалось, это не так. Турыгин и дело свое знал, и трусом никогда не был. Даже взяток не брал… Но подчиненного, чтобы выгородить себя, подставить мог запросто. Был такой случай, поэтому всеобщей, так сказать, любовью в отделе Турыгин не пользовался. Да и сам никого не любил. Ради своей карьеры он готов был на все, и Севастьян не должен был об этом забывать.