Закат. Трилогия "Штамм". Книга 2 - Чак Хоган

Тук-тук-тук…

Он услышал зов той самой смерти. Стук той самой трости. Звук собственного сердца…

Сетракян посмотрел на свои изуродованные кисти. Лишь чистым волевым усилием он вылепил из них руки, годные для того, чтобы обхватывать рукоятку серебряного меча и владеть им, — однако ни на что другое гибкости и сноровки уже не хватало.

Битва с Владыкой невероятно истощила его. Владыка был намного сильнее, чем тот вампир, которого Авраам помнил. Намного сильнее даже, чем Авраам мог предположить. Сетракяну еще только предстояло обдумать теорию, которая начала рождаться у него, после того как Владыка выжил при облучении прямым солнечным светом — этот свет лишь ослабил его и обуглил кожу, но не уничтожил. Губительные для вирусов ультрафиолетовые лучи должны были пронзить Владыку как десять тысяч серебряных мечей, и все же чудовищная Тварь выстояла и спаслась бегством.

В конце концов, что такое жизнь, как не цепочка маленьких побед и куда больших поражений? И что еще оставалось делать? Сдаваться?

Сетракян не сдавался никогда.

Задний ум — вот все, чем он сейчас располагал. Задним умом Сетракян был еще крепок. Ах, если бы только он сделал это вместо того Если бы только он начинил здание динамитом, узнав, что Владыка будет внутри! Если бы только Эф позволил ему, Сетракяну, испустить последний вздох, вместо того чтобы спасти в последний критический момент…

Сетракяну стоило лишь подумать об упущенных возможностях, как сердце снова ускорило ритм. Мерцающий ритм. Скачущий… Шаткий… Словно в нем сидел нетерпеливый ребенок, которому только бегать бы и бегать.

Тук-тук-тук…

Низкий гул стал заглушать биение сердца.

Сетракян хорошо знал, что это такое: прелюдия к забвению, к тому, чтобы очнуться в операционной. Если только в операционных еще продолжалась работа…

Негнущимся пальцем он выудил из коробочки белую таблетку. Нитроглицерин предотвращал приступ стенокардии — лекарство расслабляло стенки сосудов, которые несли кровь к его сердцу, отчего сосуды расширялись и возрастал приток кислорода. Это была сублингвальная таблетка. Сетракян положил ее под свой сухой язык, чтобы она растворилась.

Сразу же возникло ощущение сладкого покалывания. Через несколько минут гул в сердце утихнет.

Быстродействующая таблетка приободрила Сетракяна. Сомнения, угрызения, плач и скорбение души — все это лишнее, пустой расход мозговой энергии.

Вот он, здесь, пока еще живой. И Манхэттен, который принял и приютил Сетракяна, Манхэттен, растрескивающийся изнутри, взывает к нему.

Прошло уже несколько недель с того момента, как «Боинг 777» совершил посадку в аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди. С того момента, как явился Владыка и началась эпидемия. Сетракяну все стало ясно наперед, едва лишь до него дошли первые вести о приземлении, — ясно с той четкостью, с какой иные внутренним чутьем постигают смерть любимого человека, заслышав в неурочный час телефонный звонок.

Новость о мертвом самолете охватила весь город. Всего через несколько минут после благополучной посадки в «Боинге» отключились все системы, и лайнер, темный и мрачный, замер на рулежной дорожке. Люди из Центра по контролю и профилактике заболеваний вошли в самолет в защитных костюмах и обнаружили, что все пассажиры и члены экипажа мертвы. Мертвы, за исключением четырех «выживших». Эти выжившие вовсе не были здоровы — наоборот, по воле Владыки синдром их заболевания лишь усилился. Сам Владыка прятался в гробу, помещенном в грузовом отсеке самолета, — монстра доставили через океан благодаря богатству и влиятельности Элдрича Палмера, умирающего человека, который решил воспротивиться смерти и вместо нее вкусить вечной жизни, выторговав бессмертие за утрату человечеством контроля над собственной планетой. Инкубационный период длился всего день, после чего в мертвых пассажирах активировался вирус, трупы встали с секционных столов и вышли на улицы города, неся с собой вампирскую чуму.

Сетракян понимал, каков истинный размах чумы, но весь остальной мир отвергал чудовищную правду событий. Вскоре после того злосчастного момента еще один самолет выключился сразу после посадки в лондонском аэропорту Хитроу, замерев без признаков жизни на рулежной дорожке по пути к трапу. Самолет «Эр Франс» прибыл в аэропорт Орли уже мертворожденным. То же произошло в токийском международном аэропорту Нарита. В мюнхенском международном аэропорту имени Франца Йозефа Штрауса. В известном на весь мир своими мерами безопасности аэропорту имени Бен-Гуриона в Тель-Авиве, где антитеррористическое подразделение спецназа взяло штурмом лишенный света самолет на посадочной полосе, обнаружив лишь, что все 116 пассажиров мертвы или ни на что не реагируют. И тем не менее никто не объявлял тревогу, никто не отдавал срочные приказы обыскать грузовые отсеки или уничтожить самолеты на месте. Все происходило слишком быстро, и бал правили дезинформация и неверие.

Так оно и шло. Мадрид. Пекин. Варшава. Москва. Бразилия. Окленд. Осло. София. Стокгольм. Рейкьявик. Джакарта. Нью-Дели. Некоторые наиболее воинственные и параноидальные режимы поступили вполне правильно — немедленно объявили в аэропортах карантин и окружили мертвые самолеты войсками. И все же… Сетракян не мог отделаться от подозрения, что эти безжизненные самолеты — не столько попытка распространения инфекции, сколько тактическая уловка, дымовая завеса. Только время покажет, прав ли он в своих подозрениях, но, честно говоря, этого времени, драгоценного времени, оставалось слишком мало.

Сейчас у изначальных стригоев — вампиров первого поколения, жертв рейса компании «Реджис эйрлайнс» и их близких — пошла вторая волна созревания. Они начали привыкать к новому окружению и новым телам. Они учились приспосабливаться, выживать и преуспевать в своем выживании. Вампиры переходили в наступление с приходом ночи — в новостях сообщалось о «беспорядках», охватывавших большие участки города, и это было отчасти правдой: грабители и мародеры бесчинствовали прямо среди бела дня, — однако никто из комментаторов почему-то не отмечал, что настоящего пика эта активность достигала по ночам.

Взрывы насилия происходили повсеместно, и поэтому инфраструктура страны начала разваливаться. Поставки продуктов питания были нарушены, товары поступали в торговые сети с перебоями. Все больше и больше людей исчезало без следа, а в результате доступная рабочая сила сокращалась, и вот уже некому стало восстанавливать энергоподачу при отключениях электричества и давать людям свет после вынужденных затемнений. Кривая реагирования полицейских и пожарных пошла вниз, а кривая самоуправства и поджогов — наоборот, вверх.

Пожары разгорались, грабежи не утихали.

Сетракян разглядывал свое лицо в зеркале, страстно желая хотя бы мельком увидеть молодого человека, таящегося в отражении. Может быть, даже мальчика. Он подумал о юном Закари Гудуэдере, который сейчас был с ним — там, дальше по коридору, в свободной спальне. И — странное дело: ему, старику, находящемуся в конце своего жизненного пути, стало очень жаль этого мальчика, всего-то одиннадцати лет от роду, детство которого уже закончилось. Мальчика, впавшего в чудовищную немилость. Мальчика, за которым охотилась немертвая тварь, занявшая тело его матери…