Леди Клементина Черчилль - Мари Бенедикт

я жду, молясь, чтобы ее шум не всполошил остальных. Я боюсь, что, если они выйдут на свою утреннюю работу и обнаружат меня на кухне, кто-нибудь из них доложит леди Сент-Хелиер. Когда девушка возвращается с узелком в руке – и никто из слуг не следует за ней по пятам – я облегченно вздыхаю.

– Как вас зовут? – спрашиваю ее, протянув руку к узелку.

– Мэри, мисс, – отвечает она, коротко присев.

– Я навсегда у вас в долгу, Мэри.

– Рада услужить вам, мисс Хозьер, – она одаряет меня заговорщической улыбкой, и я понимаю, что ей нравится ее роль в этом дерзком плане. Возможно, это единственное развлечение в однообразии ее будней.

Когда я поворачиваюсь и иду обратно к большой лестнице, Мэри шепчет:

– Почему бы вам не переодеться в кладовке, мисс? Шанс, что вас там найдут, куда меньше, чем если вы вернетесь наверх. А я уж постараюсь вернуть вашу одежду в вашу спальню прежде, чем кто-то ее заметит.

Девушка права. С каждым шагом по этой скрипучей большой лестнице я все ближе к шансу разбудить хозяйку дома и ее слуг. Воспользовавшись советом, я вхожу в кладовку, где по стенам тянутся полки, уставленные банками, и лишь прикрываю дверь, чтобы в закрытое помещение проникал хоть какой-то свет. Я позволяю моему халату стечь к моим ногам и разворачиваю узелок. Достаю оттуда на удивление симпатичное хлопковое платье в цветочек длиной в пол и натягиваю его, а затем шнурую черные ботинки, которые предусмотрительно прихватила Мэри.

– Вам прямо впору, мисс Хозьер, – говорит девушка, когда я снова выхожу в кухню. Она снимает с крючка пальто и подает мне со словами:

– Доброго пути!

Я спешу к двери для слуг в задней части дома и выхожу в переулок, что тянется за рядом роскошных георгианских[2] домов по Портленд-плейс. Я прохожу мимо кухонных окон, в которых слуги уже начинают зажигать лампы, готовя дом для своих хозяев. За особняками леди Сент-Хелиер и ее друзей лежит суетный мир, но поскольку я всегда вхожу в парадные двери, я никогда не видела того, что находится позади.

Переулок выходит на Уэймут-стрит, к остановке автобуса. Он ведет в Кенсингтон, и я знаю маршрут достаточно хорошо, поскольку несколько раз приезжала к леди Сент-Хелиер с другой стороны. Шерстяное пальто Мэри слишком тонкое для прохладного утра, и в ожидании автобуса я плотно запахиваю его в тщетной надежде согреться. Как же Мэри зимой ходит в таком тонком пальто?

У простой шляпки, которую ссудила мне Мэри, очень узенькие поля и, соответственно, лица мне не скрыть. Когда я сажусь в автобус, водитель сразу узнает меня по фотографиям, которыми в последние дни пестрели газеты. Он пристально смотрит на меня, но молчит. Наконец, он быстро произносит:

– Вы явно не туда пришли, мисс…, – он понижает голос до шепота, осознавая, что ему не следует выдавать моего имени, – Хозьер.

– Я нахожусь там, где и намеревалась оказаться, – отвечаю я тоном доброжелательным, но, надеюсь, твердым. Он не сводит взгляда с моего лица, беря у меня деньги, которыми ссудила меня Мэри из своих сбережений, и я намерена вознаградить ее стократ. Но не говорит ни слова.

Я опускаю взгляд, чтобы скрыть лицо от любопытных зевак, которых привлекла странность реакции водителя и моего поведения. Как только автобус подъезжает к Эбингдон Виллас, я выскакиваю, и по мере приближения к кремовому оштукатуренному дому под номером 51 мне становится легче. Ощутив в руке тяжелый латунный молоток, я облегченно вздыхаю. Сразу никто не отвечает, но это неудивительно. Здесь нет толпы слуг, готовых сорваться с места по стуку в дверь или по звонку хозяйки. За всех слуг работает одна служанка, а обитатели дома делают остальное.

Я жду, и спустя несколько томительных минут мое терпение вознаграждено, дверь открывается. Появляется лицо моей любимой сестры Нелли, все еще помятое ото сна. Она бросается обнимать меня прежде, чем успевает удивиться моему появлению и замереть.

– Что ты делаешь здесь, Клементина? И в такой одежде? – спрашивает она. Вид у нее озадаченный. – Сегодня же твоя свадьба!

Глава вторая

12 сентября 1908 года

Лондон, Англия

Меня окутывает успокаивающий уютный запах заваривающегося чая, пар согревает лицо и руки. Нелли не требует от меня ответа на свой вопрос. Пока нет. Я знаю, скоро она начнет настаивать на объяснении моего неожиданного визита, но пока что у меня есть возможность наслаждаться временной тишиной гостиной. Минут тишины, проведенных здесь, дома, наедине с сестрой, может хватить для того, чтобы я пережила этот день.

– Ты же не думаешь о том, чтобы отменить свадьбу, Клемми? – нарушает тишину робкий шепот Нелли. Ни ей, ни мне не хочется будить хоть кого-то в спящем доме, менее всего нашу мать.

– Нет-нет, Нелли, – шепчу я в ответ. Тянусь к ее руке, костяшками пальцев провожу по столу, за которым мы с сестрой часами занимались шитьем для швейной мастерской кузины Лены Уайт: необходимость, позволявшая оплачивать расходы на хозяйство.

На лице сестры читается облегчение. Я и подумать не могла, насколько ее пугает мысль о том, что я могу отменить эту свадьбу. С моей стороны было жестоко сразу же не объяснить свое появление.

– Ничего подобного, моя дорогая. Мне нужно было ненадолго оказаться в знакомой домашней обстановке. Просто чтобы немного успокоить нервы.

– А из-за чего ты нервничаешь? Из-за свадебной церемонии? Или из-за человека, чьей женой ты станешь? – Нелли, моя младшая сестренка, близнец моего единственного брата, поражает меня своей проницательностью. Я слишком долго считала ее юной и неопытной, не той наперсницей, какой могла бы стать неукротимая Китти, если бы она, моя прекрасная бесстрашная старшая сестра, не умерла от тифа в шестнадцать лет. Мне не стоило недооценивать Нелли.

Вопрос сестры заставляет меня вспомнить первую встречу с моим нареченным. Это случилось на приеме в особняке леди Сент-Хелиер, том самом, откуда я только что сбежала. Обед должен был состояться холодным мартовским вечером. Сперва я не хотела принимать приглашения от своей благодетельницы. Я жаловалась матери на то, что все мои подходящие к случаю платья нуждаются в починке, к тому же у меня не было чистых белых перчаток. На самом деле меня совершенно вымотал длинный дневной урок французского, но я не смела сказать об этом напрямую: мама терпеть не могла напоминаний о том, что ее девочкам приходится вносить свой вклад в ведение домашнего хозяйства. Она предпочитала верить в то, что ее титул и аристократическое происхождение должны волшебным образом приносить деньги на