Там, где трава зеленее - Наталия Терентьева

А ведь эти месяцы Варин папа, выходит, был женихом, раз собирался жить со мной в своей новой квартире… В большой квартире на десятом этаже в доме улучшенной планировки с панорамным остеклением, просторными эркерами, двумя санузлами и предусмотрительно установленными счетчиками на воду…

В квартире со всеми приметами нового времени, ведущего в светлое капиталистическое будущее, в которое я, несмотря на свою прекрасную должность в ТАССе, с большим трудом могла бы втолкнуть одну Варьку. А сама бы уж как-нибудь — с томиком Волошина, заложенным на одной и той же любимой странице уже лет семь, с душой бывшей пионерки-комсомолки и двумя костюмами от итальянских кутюрье, я пребывала бы рядом, жила счастливо и спокойно. Ездила бы на троллейбусе и писала честные статьи о пожилых служителях муз, которым исполнилось тридцать — сорок, когда мне было пятнадцать, и чуть менее честные — о тщеславных малообразованных политиках…

Все это было бы, если бы Варин папа, продруживший со мной семь долгих лет, пока росла Варя, и еще семь лет до этого, вдруг не сделал мне предложения.

Поздним ноябрьским вечером Александр Виноградов, вечный мой любовник, он же единственный враг и лучший друг, а также законный Варин отец, пришел к нам домой, лег на ковер, позвал к себе Варьку, обнял ее и, не дозвавшись меня из кухни, прокричал на всю нашу маленькую квартиру:

— Милые дамы, я пришел к вам, чтобы сообщить пренеприятное известие! Вам придется теперь жить со мной! Всю оставшуюся жизнь! Собирайтесь! Покупайте платья белые для свадьбы, платья черные для приемов у нефтяных и колбасных магнатов и трусы пляжные для карибских пляжей! Также приглашаю голыми посетить баню на моей даче! Она же отныне — и ваша!

Я застыла с куском пиццы на лопатке, которую на скорую руку разогревала внезапно свалившемуся на ночь глядя Виноградову.

— Ленка! Не слышу громкого «ура»! Прись сюда, будь так любезна, оставь там всю эту ерунду! На новой квартире поставишь себе посудомоечную машину! И эту… Печь-скороварку! — Он пропел рекламную фразу: — «От «Т-е-е-фа-аль»!» — Пропел точно. — Варвара Александровна, а вы-то чего притихли? Хотя бы вы проорали троекратное «ура», а? Три-пятнадцать!

«Ура» Александр Виноградов проорал один, в тишине замершей квартиры. Для верности он спел еще куплетик «Шаланды полные кефали…» и замолчал. Я пришла, села перед ним на диван и спросила:

— А если я тебе отвечу: «Ой, моряк, ты слишком долго плавал…»?

— Фигня! — ответил Александр Виноградов и приподнялся, чтобы притянуть меня на ковер. — Иди-ка к нам, морячка. Ты заслужила отдых. Ты будешь теперь холеная, и ленивая, и сытая, и… еще не знаю какая. Какой хочешь, такой и будешь. Давай найму тебе домработницу, садовника, шофера, вернее, шофершу и садовницу, и еще кого? Все к вашим ногам.

— А что, собственно, случилось? — спросила я, пытаясь понять, насколько пьян Александр Виноградов. — Ты резко разбогател?

— Я давно разбогател, ты же знаешь.

Он, похоже, был средне пьян.

— Ты разочаровался в свободной любви? Или ты едешь послом в Мавританию и тебе нужна семья для дипломатического статуса? А может, ты просто проспорил или проиграл свое холостяцкое счастье?

— А! — Александр Виноградов вытянул перед собой руки и хрустнул суставами. — Ой, как обидно, когда девушка высокая и фигуристая, а такая дура. А если она к тому же ваша избранница… Хотите Мое мнение? Вам надо меньше писать глупостей и больше варить борщей на телячьем бульоне. Я просто хочу с вами жить. С тобой, Ленка, и с моей любимой единственной дочерью Варварой. Не порть мне настроение. Дай лучше поесть. Чего-нибудь повкуснее. Креветки подойдут. Знаешь, как моя мама готовит? С чесночным соусом? Не знаешь, конечно. Ну, любое давай. И пошарь там сбоку в холодильнике — водка моя осталась?

Я пожала плечами:

— Я вообще-то твоей водкой ложки протираю. Для дезинфекции. И всякое другое.

— Ой-ёй! — застонал Александр Виноградов и стал целовать Варьку, которая лежала у него на плече, поглядывая на меня счастливыми глазами. — А всякое другое, — он понизил голос, — это какое, а?

— Варька, а ну-ка, отлипни от этого человека, — приказала я ей и подергала любимую дочь за ровную ступню с папиным оттопыренным большим пальцем. — Он даже руки не помыл, лезет с малышкой лизаться.

— Малышка — это ты, моя красота, — пояснил Александр Виноградов и смачно чмокнул Варьку в ухо. — Сейчас вот как съем с майонезиком, — вспомнил он шутку, которую всерьез воспринимала маленькая Варя и закрывала ручонками уши, слыша эти слова.

Они стали возиться, хохотать, а я ушла на кухню и села на стул. Главное, не принимать на веру. Не радоваться. Не дать вероломному, ненадежному, обманчивому счастью вползти в глупую душу и расположиться там, выгнав все сомнения, все доводы разума, все то грустное и горькое знание жизни в общем и Александра Виноградова в частности, которые сейчас хором кричали: «Выгоняй его к чертовой матери! К едрене фене! Как угодно и куда угодно, лишь бы он не обманул тебя снова! Тебя ладно! Лишь бы он не обманул Варьку! Маленькую, хрупкую Варькину душу! Он поиграется-поиграется и — наиграется! Ему надоест, как надоедает всё и вся в этой жизни! Как надоедала ты сто пятьдесят раз! А вам с Варькой будет больно и плохо! К едрене фене выгоняй! Немедленно!»

— Саш, давай-ка домой! — сказала я, войдя в комнату, где буйное веселье сменилось тихой нежной идиллией. Варя, похоже, собиралась соснуть прямо на ковре в объятиях ненаглядного для нас обеих Александра Виноградова.

— Я машину отпустил. Костя поставит ее в гараж. Завтра за мной приедет.

— Хорошо, я вызову тебе такси.

С едва заметной паузой Александр Виноградов спросил:

— Так, где мои креветки и моя холодная водка? В маленьком стаканчике с кусочком лимона? Где твоя короткая джинсовая юбка с рваными краями… или нет, лучше платьишко то надень, темно-синее, английское что ли, шелковое такое, скромное… а трусы можно снять… — Он покосился на громко и ровно сопевшую Варьку. — Что за день у нас сегодня?

— В смысле?

— В смысле способности к деторождению. Благоприятствует?

Я не успевала отвечать, я не успевала радоваться или сердиться. Шквал под именем Александр Виноградов, наглый, жестокий в своем вечном эгоцентризме и тем не менее неотразимый, смял не только наивную и трепетную Варьку, но и умную, осмотрительную в отношениях с нашим ближайшим родственником и достаточно — чтобы не терять контроля до конца! — достаточно бестрепетную меня.

— Что вам благоприятствует, нам препятствует, — сказала я и не сбросила его руки, которыми он обхватил мои лодыжки и плавно поскользил наверх.

— Не слышу ничего. — Александр Виноградов изловчился и одним движением сам переместился в наше огромное кресло и перенес туда меня. — Бедная девочка уснула на полу. — Он кивнул на успевшую разметаться во сне Варьку и посадил меня к себе на живот. — Я не понял, что вы сказали? День благоприятствует зачатию Максима Виноградова или нет?