Бен среди людей - Дорис Лессинг

— Что? Что такое? — как будто он ему о чем-то напомнил. Потом, словно защищаясь, резко сказал Бену: — Над чем это ты смеешься?

Бен встал со скамейки, вышел из тени дерева, оставив общество голубей, и пошел по улицам, зная, что, двигаясь в правильном направлении, ему идти мили две. Вот он приближается к кварталу больших многоквартирных домов. Бен уверенно подошел к одному, вошел, увидел, что лифт, шипя и стуча, едет вниз, попытался вынудить себя зайти в него, но страх заставил пойти по лестнице. Один, два, три… одиннадцать холодных серых лестничных пролетов, слышно, как за стеной ворчит и трещит лифт. На площадке — четыре двери. Бен направился к той, из которой доносился сочный запах мяса, у него потекли слюнки. Он повернул ручку, подергал ее, отошел и в ожидании уставился на дверь. Она открылась. За дверью, улыбаясь, стояла старуха.

— О, Бен, это ты, — сказала она, обняла его и провела в комнату.

Войдя, он встал, слегка ссутулившись, бросая взгляды из стороны в сторону, в первую очередь — на большую полосатую кошку, сидевшую на подлокотнике кресла. Шерсть у кошки встала дыбом. Старушка подошла к ней и сказала:

— Ну, ну, киска, все хорошо. — Ее руки успокоили животное, прогнали страх, и кошка снова стала гладкой и аккуратной. Потом старушка подошла к Бену и сказала ему те же слова: — Ну вот, Бен, все хорошо, проходи и садись. — Бен перестал непрерывно смотреть на кошку, но не потерял бдительности и то и дело поглядывал в ее сторону.

Старушка жила в этой комнате. На плите стояла кастрюля, в которой тушилось мясо — это его Бен унюхал на лестничной площадке.

— Все хорошо, Бен, — снова сказала женщина и наполнила две чашки мясом, рядом с одной положила несколько кусков хлеба — для Бена, свою чашку поставила напротив, отложила немного в блюдце для кошки и поставила его на пол рядом с креслом. Но кошка не стала рисковать — она сидела тихо и не сводила глаз с Бена.

Бен сел и уже собрался было залезть в чашку руками, но старушка покачала головой. Он взял ложку и начал есть, контролируя каждое движение, осторожно, аккуратно, хотя было видно, что он сильно голоден. Старушка почти не ела — она все время смотрела на Бена и, когда он доел, положила ему в тарелку все, что оставалось в кастрюле.

— Я не ожидала, что ты придешь, — сказала она: это означало, что она приготовила бы больше. — Наедайся хлебом.

Бен доел мясо, а потом хлеб. Больше ничего не осталось, только кусочек пирога; старуха пододвинула его к Бену, но тот отказался.

Теперь ничто не занимало его внимания, и женщина спросила, медленно, словно говорила с ребенком:

— Бен, ты ходил в офис? — Она рассказывала ему, как туда добраться.

— Да.

— Что там случилось?

— Они сказали: «Сколько вам лет?»

Старушка вздохнула, закрыла лицо руками, потерла его, словно пытаясь стряхнуть тяжелые мысли. Она знала, что Бену восемнадцать: он постоянно твердил об этом. Она ему верила. Это единственное, что он всегда повторял. Но она знала, что перед ней не восемнадцатилетнее существо, и решила перестать думать о том, что это значит. Не мое это дело — кто он там на самом деле, — вот ее мысли. — Опасно! Трудно! Не вмешивайся!

Он сидел, как пес, ожидающий наказания, зубы сверкали уже в другой ухмылке, старушка ее знала и понимала, что растянутые губы и этот оскал выражают страх.

— Бен, ты должен вернуться к матери и попросить свидетельство о рождении. Наверняка оно у нее. Это избавит тебя от многих сложностей и вопросов. Ты помнишь дорогу?

— Да, я знаю.

— Думаю, стоит пойти поскорее. Может, завтра?

Бен не сводил с нее взгляда, замечая каждое малейшее движение глаз, губ, видел ее улыбку и настойчивость. Старушка уже не первый раз советует ему сходить домой и разыскать мать. А он не хочет. Но если она говорит, что он должен… Но вот что странно: старушка дружелюбна, тепла и добра к нему, но в то же время настаивает, чтобы он сделал то, что больно, сложно и страшно. Бен не сводил глаз с улыбающегося лица, которое в этот момент выражало для него все, что он не понимал в этом мире.

— Видишь ли, Бен, я живу на пенсию. Это все мои средства. Я хочу тебе помочь. Но если бы у тебя были деньги — а в той конторе тебе дали бы денег, — мне стало бы легче. Понимаешь, Бен? — Да, он понимал. Он был знаком с деньгами. Усвоил этот нелегкий урок. Нет денег — нет еды.

И она сказала, будто просила его не о чем-то важном, а о какой-то мелочи:

— Ладно, договорились.

Старуха встала.

— Послушай, я кое-что достала, думаю, тебе подойдет.

На кресле висела свернутая куртка, купленная в благотворительном магазине подержанных вещей, долго пришлось искать модель подходящего размера. Куртка Бена была грязной и изорванной.

Он снял ее. Куртка, которую нашла старуха, обхватывала плечи и грудную клетку, а в талии была широка.

— Смотри, можно затянуть. — Она подогнала пояс. Были еще и штаны. — А теперь, Бен, тебе надо искупаться.

Он покорно снял новую куртку и свои штаны, не сводя глаз со старухи.

— Бен, эти штаны я выброшу. — Она так и сделала. — Еще я купила белье и рубашки.

Он стоял голый и наблюдал, а она пошла в маленькую ванную. Бен втягивал запах воды, раздувая ноздри. Пока ждал, изучил все запахи в комнате: слабеющий аромат чудесного мяса — теплый и приятный запах; хлеб, пахнущий как человек; еще резкий животный запах — запах кошки, та все еще следила за ним; запах кровати, в которой спали, а подушки, накрытые одеялами, пахли по-другому. А еще Бен прислушивался. Лифт за стенами молчал. В небе слышалось урчание, но он знал, что это самолеты, и не боялся их. Движения машин на улице он совсем не замечал — не придавал ему значения.

Старушка вернулась и сказала:

— Идем, Бен. — Он последовал за ней, залез в воду, скрючился. — Садись, — велела женщина.

Бену не хотелось погружаться, было опасно скользко, но горячая вода уже доходила ему до талии. Он закрыл глаза, показывая зубы на этот раз в покорной улыбке, и позволил ей вымыть его. Он знал, что купаться необходимо, время от времени. От него этого ожидали. Честно говоря, вода начинала ему нравиться.

Теперь, когда Бен перестал пристально смотреть на старуху, она уже не скрывала своего любопытства, которое нельзя удовлетворить — да и проявлять нельзя.

Она дотрагивалась до сильной широкой спины, по обеим сторонам позвоночника тянулись полосы темных волос, на плечах — густой влажный мех: такое ощущение, будто моешь собаку. На руках тоже были волосы, но не много, не больше, чем бывает у обычного мужчины. Волосы росли и на груди, но не похожие на мех, нормальная мужская грудь. Она дала Бену мыло, но оно выскользнуло в воду, и он начал рьяно его ловить. Она нашла мыло и энергично намылила Бена, а потом тонкой струей из душа смыла всю пену. Бен выскочил из ванны, старушка заставила его залезть обратно, вымыла ему ноги, зад, а потом и половые органы. Он этого не стеснялся, она тоже. Потом, наконец, можно было вылезти, и Бен смеялся и стряхивал воду на полотенце, которое держала старуха. Ей нравилось, как он смеется: похоже на лай. Давным-давно у нее была собака, которая так лаяла.