Легенда о седьмой деве - Виктория Холт

Наконец за деревьями показался особняк. При виде великолепного зрелища я замерла, охваченная бурей эмоций: нормандские башни, несметное количество окон. Каменные фигуры, на мой взгляд, были еще выразительнее, потому что по прошествии столетий носы у грифонов и драконов притупились и откололись. Газон плавно спускался к посыпанной гравием дорожке, окружавшей дом. Вид был захватывающий, потому что с одной стороны была лужайка, а с другой — отделенный от нее самшитовой изгородью луг, на котором стояли шесть дев. Издали они действительно походили на молодых женщин. Я представляла, как они выглядят при свете звезд или месяца, и решила, что обязательно приду взглянуть на них ночью. Недалеко от камней я увидела небольшую старую шахту, в которой раньше добывали олово. Может, именно из-за этой шахты место и выглядело таким странным. Противовес и мотор кронштейна были все еще на месте, и можно было подняться к стволу шахты и заглянуть вниз, в темные недра.

Интересно, почему Сент-Ларнстоны не удосужились убрать отсюда то, что осталось от старого рудника? Какую цель они преследовали? Эти постройки только уродовали весь вид — казалось просто святотатством оставлять их рядом с легендарными камнями. Тем не менее причины для этого имелись. Один из Сент-Ларнстонов так проигрался в карты, что, оказавшись на грани банкротства, едва не продал Эббас. Но на его счастье в этих землях неожиданно нашли залежи олова. Поэтому-то рудник и разрабатывали, хотя Сент-Ларнстонам не нравилось, что он располагался неподалеку от их особняка. Там, под землей, рабочие орудовали своими кирками и шуровками, добывая олово, которое должно было уберечь поместье Сент-Ларнстонов от продажи.

Но как только особняк был спасен, владельцы тотчас закрыли ненавистный рудник. Как рассказывала мне бабушка, с его закрытием для жителей округи настали тяжелые времена. Но сэру Джастину до этого не было никакого дела. Ему было плевать на людей — он думал только о себе. Бабушка Би говорила, что Сент-Ларнстоны оставили рудник, чтобы он напоминал членам семьи о подземных богатствах, которыми они могли воспользоваться в случае нужды.

Жители Корнуолла — богатые ничуть не меньше бедных — довольно суеверный народ. Я полагаю, что Сент-Ларнстоны смотрели на рудник как на символ своего процветания. Пока на их землях есть олово, семья защищена от финансовых невзгод. Однако ходили также слухи, что рудник — всего лишь пустышка, выработанная шахта. Старики говорили, что слышали от отцов, будто к тому моменту как владельцы закрыли шахту, месторождение оскудело и больше не могло давать руду. Но хозяева поместья хотели казаться состоятельнее, чем они были на самом деле, ибо в Корнуолле олово означало богатство.

Однако же, какими бы ни были причины, сэр Джастин не пожелал разрабатывать рудник — и дело с концом. Этого человека в наших местах ненавидели и боялись. Наблюдая за тем, как сэр Джастин проезжает мимо на своем огромном белом коне или идет пешком с ружьем на плече, я думала о том, что он похож на людоеда. Я слышала о нем от бабушки Би и знала: он считает, что в Сент-Ларнстоне все принадлежит ему. В этом, конечно, была доля истины. Но он также полагал, что все люди Сент-Ларнстона тоже принадлежат ему, — а это совсем другое дело. И хотя этот человек не осмеливался следовать древнему феодальному праву, он все же соблазнил нескольких местных девушек. Бабушка Би всегда предупреждала меня, чтобы я держалась от него подальше.

Я свернула на луг и подошла к легендарным камням. Остановившись, я прислонилась к одной из фигур. Со стороны казалось, что они кружатся в танце. Камни были разной высоты — точно так же разного роста могли быть шесть девушек: две были очень высокие, остальные — ростом с взрослую женщину. Стоя возле них в тишине знойного полудня, я представляла себя одной из этих бедняжек. Я воображала, что такая же грешная, как и они, и даже подумала о том, что, если бы мои прегрешения открылись, я тоже могла бы танцевать на зеленом лугу — пусть видят, что мне все нипочем!

Я осторожно прикоснулась к прохладному камню — и с легкостью убедила себя в том, что одна из фигур качнулась в мою сторону, словно испытала сочувствие и незримую связь между нами. Ну и странные же у меня мысли! Это все потому, что я внучка бабушки Би.

Теперь предстояло преодолеть самый опасный отрезок пути. Мне нужно было пробежать по газону, где меня могли увидеть из какого-нибудь окна. Я стремительно неслась, почти не касаясь земли, пока не оказалась у серых стен особняка. Я знала, где искать нужную стену. Я также знала, что работники сейчас сидят где-нибудь на лугу, подальше от особняка, и жуют черные хрустящие краюшки — хлебцы, выпеченные этим же утром в открытых очагах — в наших краях их называли маншанами. Наверное, у них было с собой немного сыра и сардин или, если повезло, пироги с мясом, которые они принесли с собой, бережно завернув в красные тряпицы.

Осторожно обойдя дом, я подошла к небольшой калитке, ведущей в огороженный стеной сад. Здесь росли персики, цвели розы — и запах стоял просто чудесный. Я вновь вспомнила о наказании за незаконное проникновение на чужую территорию, но не отказалась от намерения во что бы то ни стало увидеть стену, в которой нашли останки.

В дальнем углу сада стояла тачка, прислоненная к стене, рядом на земле валялись кирпичи и рабочие инструменты, и я догадалась, что пришла в нужное место. Я подбежала ближе и заглянула в дыру, зиявшую в стене. Внутри стена была полая — получалась небольшая ниша около семи футов в высоту и шести футов в ширину. Было очевидно, что это пространство специально оставлено в старой стене, и я, рассматривая загадочную нишу, поняла, что история о седьмой деве — чистая правда.

Внезапно мне захотелось забраться внутрь, туда, где стояла несчастная девушка, и почувствовать, каково это — быть замурованной в стене. Поэтому, ободрав коленки, я залезла в дыру, находившуюся всего в трех футах над землей. Затем я отодвинулась от дыры и повернулась спиной к свету, чтобы представить, что испытывала монахиня, когда ее заставили стоять там. Ведь она знала, что ее собираются замуровать, знала, что ей предстоит ждать своего конца в кромешной тьме. Я легко вообразила ужас и отчаяние, охватившие бедняжку. Вокруг меня пахло гнилью. Запах смерти. У меня было настолько живое воображение, что в ту секунду я действительно почувствовала, что я и есть та самая седьмая девственница, которая обесчестила себя и была осуждена на такую ужасную смерть. «Я бы поступила точно так же», — повторяла я.

Я была слишком гордой, чтобы показывать свой страх, и надеялась, что и она была такой же, ведь гордость, несмотря на свою греховность, — это все же какое-то утешение, ибо она не позволяет унижаться и терять достоинство.

Меня вернули к реальности чьи-то голоса.

— Я сама хочу видеть! — Я узнала этот голос. Он принадлежал Меллиоре Мартин, дочери приходского священника. Я презирала эту аккуратную девочку с ее всегда чистыми льняными платьями, длинными белыми чулочками и блестящими черными туфельками с пряжками. Мне очень хотелось иметь такие же туфельки, но, поскольку это было невозможно, я убедила себя, что они мне вовсе не нравятся. Ей было двенадцать лет — столько же, сколько и мне. Я видела ее то в окне дома священника — она сидела, склонившись над книгой, — то в саду у дома под липой, с гувернанткой, которая читала ей вслух или что-нибудь шила. «Бедная пленница!» — говорила я себе в сердцах, потому что в то время больше всего на свете мне хотелось уметь читать и писать. Мне казалось, что именно грамотность, а отнюдь не красивая одежда и хорошие манеры делает людей равными. Любой другой сказал бы, что у нее золотистые волосы, — но я называла их просто желтыми. Глаза у нее были большие, голубые, а кожа — белая, слегка просвечивающаяся. Про себя я называла ее Мелли, просто чтобы принизить ее достоинство. Меллиора! Это имя так красиво звучит! Но мое имя тоже было интересным. Керенза. Бабушка Би говорила мне, что в переводе с корнуоллского диалекта это имя означает мир и любовь. Я никогда не слышала, что имя Меллиора что-то обозначает.