Что такое популизм? - Ян-Вернер Мюллер

Очень важно не зацикливаться чрезмерно на популистах и радикальных партиях. Нам нужно присматриваться и к другим политикам, в частности, отслеживать, кто из консерваторов готов пойти на сотрудничество. Мы также должны осознавать, что иногда обычные консервативные или христианско-демократические партии превращаются в популистские и тем самым стирают четкую грань между «истеблишментом» и «антиистеблишментом». Орбановская партия «Фидес» не всегда была популистской и не вела кампанию 2010 г. на популистской платформе; только после своего избрания Орбан превратился в убежденного противника либерализма и ЕС и лидера, систематически подрывающего закон и демократические ценности в своей стране. И точно так же партия «Право и справедливость» Ярослава Качиньского на выборах 2015 г. демонстрировала умеренную позицию, но, получив поддержку большинства, тут же обнаружила свое истинное популистское лицо и последовала по стопам Орбана.

Конечно, панацеи от популизма не существует и нет никаких пошаговых инструкций, как победить популистов. Но мы все же не полностью дезориентированы и беспомощны. Убеждайте политиков разговаривать с популистами – но не как популисты. Присматривайтесь к потенциальным союзникам среди консерваторов, пытайтесь отговорить их от сотрудничества с популистами (разумеется, если эти последние перестают быть популистами – т. е. антиплюралистами, – с ними прекрасно можно работать в условиях демократии). Не стоит презрительно сбрасывать со счетов сторонников популистов и называть их «никудышными», как это сделала Хилари Клинтон в сентябре 2016 г. Разговаривайте с людьми, с которыми вы не часто сталкиваетесь; если у вас есть серьезные основания полагать, что они стали жертвами несправедливости, требуйте от вашего правительства и/или вашей партии исправить эту несправедливость.

Вена, январь 2017 г.

На нашей памяти слово «популизм» во время американской избирательной кампании никогда еще не звучало так часто, как в 2015–2016 гг. «Популистами» называли и Дональда Трампа, и Берни Сандерса. Это термин постоянно использовался в качестве синонима понятия «антиистеблишмент» и, судя по всему, безотносительно к конкретному политическому содержанию. Содержание, в отличие от установки, попросту не принималось в расчет. Этот термин в первую очередь ассоциировался с определенными настроениями и эмоциями: популисты «рассержены», а их сторонники испытывают «разочарование» или «обиду». Такие же утверждения звучат и в адрес европейских политических лидеров и их сторонников: так, например, Марин Ле Пен и Герта Вилдерса обычно называют популистами. Оба этих политика очевидным образом принадлежат к правому крылу. Но, как мы видим в случае с Сандерсом, «левых» бунтарей также регулярно называют популистами: есть еще греческая СИРИЗА – альянс левых сил, пришедший к власти в январе 2015 г., и испанская партия «Подемос», которая, как и СИРИЗА, представляет собой фундаментальную оппозицию политике жесткой экономии, предложенной Ангелой Меркель в качестве ответа на экономический кризис в Европе. Обе они – особенно «Подемос» – подчеркивают, что вдохновляются явлением, которое принято называть «розовой волной»: успехом в Латинской Америке таких популистских лидеров, как Рафаэль Корреа, Эво Моралес и в особенности Уго Чавес. Но что же все-таки общего у всех этих политических деятелей? Если считать, вслед за Ханной Арендт, что политическое суждение – это способность правильно проводить различия, то такое повсеместное смешение правого и левого, когда речь заходит о популизме, должно ставить нас в тупик. Можно ли в таком случае утверждать, что ставший чрезвычайно популярным диагноз «популизм», распространяющийся на самые разные политические явления, – это сбой политического суждения?

Эта книга начинается с наблюдения, что при всех разговорах о популизме (болгарский политолог Иван Крастев, проницательный аналитик, исследующий устройство современных демократий, даже окрестил наше время «эпохой популизма») далеко не очевидно, о чем же именно мы говорим[1]. У нас попросту нет никакой теории популизма, и мы, похоже, не располагаем никакими внятными критериями, которые позволили бы определить, в какой момент политические деятели превращаются в популистов в более или менее строгом смысле этого слова. В конце концов, каждый политик – особенно в странах с демократией, где все зависит от избирателей, – стремится понравиться «народу». Все они стремятся быть понятными для максимально большего числа граждан и чутко улавливать, что думает, а в особенности, что чувствует «простой народ». Может быть, «популист» – это просто успешный политик, который нам не по вкусу? Может, упрек в популизме как раз и является популистским ходом? Или, наконец, может быть, популизм – это «настоящий голос демократии», как утверждал Кристофер Лэш?

Задача этой книги – попытаться понять, что такое популизм и что с ним делать. Я разбираю эту проблему на трех уровнях. Прежде всего, я пытаюсь показать, какого рода политических деятелей следует квалифицировать как популистов. Я утверждаю, что критика элит – необходимое, но не достаточное условие, для того чтобы называться популистом. В противном случае всякий, критикующий текущее положение дел в государстве – не важно где, в Греции, Италии или

США, – по определению будет популистом. Что бы мы ни думали о СИРИЗА, «Движении пяти звезд» Беппе Грилло или Сандерсе, трудно отрицать тот факт, что их атаки на элиты часто вполне оправданны. Кроме того, практически любого кандидата в президенты США можно было бы назвать популистом, если все, что для этого требуется, – это критика правящей элиты: в конце концов, все кандидаты выступают «против Вашингтона».

Помимо того что они против элит, популисты всегда против плюрализма. Популисты утверждают, что по-настоящему народ представляют только они. Вспомним, например, как турецкий президент Реджеп Тайип Эрдоган заявил на съезде партии в пику своим многочисленным внутренним критикам: «Мы – народ. А вы кто?» Разумеется, он понимал, что его оппоненты – тоже турки. Такая апелляция к исключительному представительству носит не эмпирический характер, а отчетливо моральный. Во время предвыборной гонки популисты рисуют своих политических соперников черными красками, выставляя их частью аморальной, коррумпированной элиты; придя к власти, они отказываются признавать законность оппозиции. Популистская логика подразумевает, что тот, кто не поддерживает популистскую партию, не является частью народа – всегда понимаемого как нравственно чистая и справедливая целостность. Проще говоря, популисты не утверждают: «Мы – это 99 %». Они заявляют: «Мы – это 100 %».

И это уравнение всегда работает для популистов: все, что в него не укладывается, можно списать со счетов как безнравственную группу людей, на самом деле не принадлежащую к народу. Иными словами, популизм – это всегда в той или иной форме политика идентичности (хотя и не всякая политика идентичности непременно будет популистской). Из понимания популизма как разновидности политики идентичности, претендующей на исключительность, следует, что популизм представляет угрозу для демократии. Ведь демократия подразумевает плюрализм мнений и признание того, что нам нужно найти справедливый способ сосуществования свободных, равных в правах, но отличающихся друг от друга и не сводимых к одной норме граждан. Идея единого, однородного, подлинного народа – не более чем фантазия; как сказал как-то раз философ Юрген Хабермас, «народ» возможен только во множественном числе. И это к тому же фантазия опасная, потому что популисты не просто процветают благодаря конфликту, поощряя поляризацию, – они обращаются со своими политическими оппонентами как с «врагами народа» и стремятся полностью исключить их из общественной жизни.