Заговор двух сердец - Кэтрин Куксон

— Вы считает разумным, миссис Сопвит, везти черного ребенка в страну? Верно, в Англии рабство отменили еще в начале века, но до сих пор ходят слухи, что черных детей кое-где все еще используют в качестве рабов.

Это ее выступление привлекло внимание даже обедающих за ближайшими столами. Все присутствующие замолчали.

Тилли посмотрела на женщину и сухо заметила:

— Я возвращаюсь домой со своей приемной дочерью, мадам.

Но не успела она продолжить, как миссис Силлитт перебила:

— Да-да, я знаю, дорогая, мы в курсе вашей ситуации, я только хотела высказать предположение, что неразумно растить эту девочку рядом с вашим сыном. Белое и черное не сочетается. И никогда не будет сочетаться. Я лишь предположила…

— Я бы предпочла, чтобы вы оставили свои предположения при себе.

Этот отпор никак не повлиял на миссис Силлитт, и она уже собралась продолжить, но тут вмешался ее муж. Как-то вдруг он опомнился и прошипел:

— Не лезь не в свое дело, женщина! Хоть разок, не лезь, куда тебя не просят, заткнись и ешь!

Как потом признался первый помощник, он бы не удивился, если бы раздались аплодисменты, и что ему ужасно хотелось приложить ухо к замочной скважине каюты, после того как пара туда удалилась. И еще, он обратил внимание Тилли на то, что мерзкая женщина и в самом деле послушалась мужа, хотя вид у нее был такой, будто она может взорваться в любой момент.

С того вечера прошло несколько дней, и все это время Матильда думала о Жозефине и ее будущем, о том как сложатся их взаимоотношения с Вилли. Миссис Силлитт к этим проблемам прибавила еще одну.

И сейчас, сидя на койке рядом со спящей девочкой, Матильда спрашивала себя, как еще она могла поступить. И сама же себе ответила: она могла сделать то, о чем просил ее Мэтью — вернуться домой с Вилли и оставить плод его греха в Америке.

Сейчас странно было вспоминать о том, насколько невыполнимой казалась эта его предсмертная просьба, и как легко было ей согласиться на его вторую просьбу: поклясться никогда снова не выходить замуж.

Она нежно погладила черную, блестящую косичку, лежащую на хрупком плече, затем встала и заглянула в другую койку, которая как раз оказалась на уровне ее глаз. Сын крепко спал, подперев подбородок кулачком. На него приятно было смотреть, он был так хорош, что у нее каждый раз при взгляде на него перехватывало дыхание. Когда мальчик родился, он походил на отца. Теперь же в его чертах не осталось ни следа этого сходства. У ребенка были ее глаза. Ах, его глаза. Матильда почувствовала резкую боль в сердце. Возможно, очень скоро он не сможет разглядеть, как выглядит его мать; он уже полностью потерял зрение на один глаз, а второй видел смутно, хотя постороннему никогда бы не пришло в голову, что ребенок почти слеп. В ту же секунду в памяти Матильды возник тот несчастный случай, который привел к ужасной беде. Она увидела себя на базаре с ребенком в руках, пьяную миссис Макграт, размахивающую палкой, а затем ее неожиданный рывок к ней. Матильда машинально уклонилась, и удар пришелся по сыну, которому тогда было всего шесть месяцев.

Ох, уж эти Макграты. Они стали проклятием всей ее жизни. Все, за исключением Стива, самого младшего в семье. Сейчас он работал помощником управляющего на шахте Сопвитов. Он был ее другом с детства. Он пострадал из-за нее, и это подтверждает его покалеченная рука. Он пострадал, потому что любил. Да, Стив Макграт любил Матильду. И три года назад она едва не воспользовалась этой любовью и не вышла за него замуж, чтобы избежать страстных преследований Мэтью, поскольку даже в ее собственных глазах грешно было выходить замуж за человека, от отца которого она совсем недавно родила сына.

Будет ли она рада видеть Стива? Матильда не решалась ответить на этот вопрос, ведь он давал повод для еще одного вопроса: а будет ли она рада вообще кого-либо видеть?

Хотя она оправилась от удара, вызванного смертью Мэтью, в душе образовалась огромная пустота, которая, как ей казалась, останется там навсегда и заполнить которую сможет только сын.

Матильда дотронулась до волос Вилли: с каждым днем они становились все светлее. Еще несколько секунд она смотрела на сына, а затем принялась собирать вещи.

Через несколько часов она будет в Англии, дома, в усадьбе Хайфилд. В доме, где она долгие годы проработала няней, в доме, откуда ее дважды выгоняли, в доме, куда она сейчас возвращается, но не как любовница Марка Сопвита или жена Мэтью Сопвита, а как вдова и хозяйка самого дома, поместья и шахты. С финансовой точки зрения она была очень богатой женщиной… богатой во всем, что на самом деле не имело никакого значения.

— С… с… скоро приедем, Тилли. С… с… скоро приедем д… д… домой.

Джон Сопвит отвернулся от окна раскачивающейся кареты и посмотрел на Тилли и жену, которые сидели напротив и держались за руки. Затем он еще крепче прижал к себе детей, сидящих у него на коленях. Тут Вилли, подпрыгивающий туда-сюда, закричал:

— Лошади, мама. Смотри, лошади, лошади скачут!

— Да, лошади, мой мальчик, — ответил Джон. — П… п… почему ты так удивился? Ты же не думаешь, ч… ч… что лошади есть т… т… только в Америке?

— У нас там полно лошадей, сэр. — Вилли повернулся и посмотрел прямо в лицо Джона, который наклонился и мягко сказал ему:

— Я — дядя Д… Джон. Скажи: дядя Джон.

Мальчик взглянул на мать, и когда она слегка кивнула, снова повернулся к Джону и повторил:

— Дядя Джон.

Жозефина тут же перестала смотреть в окно.

— Дядя Джон, — повторила и она.

Девочка четко выговаривала слова. Она говорила по-английски, но что-то в ее голосе, не меньше чем ее темная кожа, выдавало в ней иностранку.

Потом она протянула руку и мягко дотронулась до носа Джона. Он рассмеялся и, взглянув на Тилли, тихо сказал:

— Она — необычный р… р… ребенок. Я п… п… понимаю, почему ты захотела п… п… привезти ее с… с… сюда.

В душе Джон был уверен, что просто старается быть вежливым, и на самом деле никогда не сможет уразуметь, что заставило Тилли привезти домой эту странную цветную девочку. Хотя ребенок не походил на цветных детей, которых ему доводилось видеть раньше. Но он видел фотографии и рисунки, изображавшие американских индейцев, и в глазах и волосах этой девочки ему чудилось что-то индейское, хотя она не выглядела настоящей индианкой.

Джон откинулся на кожаную спинку сиденья и вполуха стал слушать рассказ жены об изменениях, которые она сделала в доме и которые, как она надеялась, будут одобрены Тилли. Ему пришла в голову странная мысль, которая ему не понравилась, но он не мог от нее отделаться. Тилли сказала, что ребенку четыре года, но с виду ей не больше двух. С его точки зрения она слишком мала для четырех лет: просто напросто младенец. Тилли уехала из Англии три года назад… Нет, нет! Джон постарался выбросить эту мысль из головы. И потом, голос ребенка. Девочка говорила явно как четырехлетняя.