Штабс-ротмистр - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

над городом развевались исключительно шотландские — белый косой крест на синем фоне. Имперский чёрно-жёлтый, поднятый над уездным собранием, скромно шелестел на ветру где-то сбоку. На крыше сорокового этажа, где начинался флагшток, сырой ветер Британских островов трепал двуцветное полотнище непрерывно.

Внизу ветер тоже чувствовался. Моросил весенний дождь. В Шотландии он всегда холодный.

Приват-доцент Императорского Абердинского университета Джил О’Нил, покинув ландо с поднятым верхом, раскрыл зонтик и торопливо зашагал к колоннам главного входа канцелярии. Внутри, сдав пальто и берет в гардероб, придирчиво осмотрел себя в зеркале. Тёмный пиджак и галстук в тон белой сорочке сидели идеально, чего не сказать о несколько помятых клетчатых брюках, чёрно-красной расцветкой напоминавших традиционный шотландский килт. Пригладил короткую бородку с первыми нитками седины. Глянул на часы. До назначенного времени встречи оставалось минут пятнадцать.

Его друг школьных лет Вильям О’Коннор за годы, пролетевшие после выпускного звонка, достиг большего. Получил чин титулярного советника и должность столоначальника в городской управе. Встречались редко, О’Коннор, которого уже не ловко было звать просто Биллом, в последний раз обронил, что намерен перебраться в Эдинбург. Там продолжить карьеру в канцелярии губернского собрания, что обеспечит рост до коллежского асессора, равнозначного есаулу в казачьих войсках и дающего право на потомственное дворянство.

Впрочем, принадлежность к дворянскому сословию он получил с рождения, как и Одарённость. Достиг класса четвёртого в магии, не ниже. Чего, к сожалению, был лишён О’Нил, зубами прогрызающий препятствия там, где перед родовитым одноклассником сами собой распахивались открытые двери.

Это была дружба, основанная на превосходстве одного и подчинении второго, снедаемого тайной завистью. Но произошло чрезвычайное. По возникшему щекотливому делу приват-доцент не мог найти никого, к кому бы обратиться.

Приёмной со строгим секрётарём титулярному советнику не полагалось. О’Нил вежливо постучал в дубовую дверь в конце коридора на самой верхотуре.

— Позволите войти, сэр?

— Конечно, Джил! И отставь всякие «сэр», иначе начну тебя звать «мистер приват».

Чиновник споро поднялся из-за стола и двинул навстречу, обнажив в улыбке крупные желтоватые зубы. Одарённости хватило, чтоб поддерживать седую шевелюру густой, цвет лица — здоровым, а вот поменять зубы не вышло. Или, может, нацеливаясь однажды занять выборную должность, он намеренно оставил недостаток внешности, бросающийся в глаза, чтоб ординары знали: депутат губернской думы — такой же, как они, не идеальный, а свою Одарённость тратит на пользу обчеству, не на косметику. Кроме брюк, советник носил ещё и жилетку цветов а-ля килт, подыгрывая национал-патриотам.

Вместе с тем, корешки большинства книг, щедро украшавших шкафы, были на русском языке. На стене висел цветной постер с изображением Торжка, увенчанный двуглавым орлом. Этим О’Коннор ясно давал понять, какой власти служит. Портрет императора напротив входа — необходимый по статусу атрибут, но картина российской столицы красовалась здесь как бы в дополнение, исключительно по желанию владельца помещения.

— Редко меня посещаешь, мой друг, — ворковал тот, возвышаясь над тщедушным гостем на полголовы. — Причём, исключительно в этой высотной стекляшке. Не хочешь как в старые добрые времена — проглотить в баре по кружке-другой бархатного эля, спеть любимую шотландскую Scots Wha Hae?

— Споём. Но всё же начну с дела. Оно неотложное и… деликатное.

Учёный выразительно осмотрелся по сторонам, примолкнув.

— Не беспокойся. Моё Дарование не позволяет заглушить подслушивающие плетения и тайные закладки, но я их почувствовал бы. Сегодня чисто.

Советник подчеркнул слово «сегодня». Значит, бдительность нужна.

— Открылся новый переход в параллельный мир! — немедленно бухнул О’Нил.

— В Тартар⁈ — цветущий вид лица чиновника немедленно сменился на бледность. — Немедля звони казакам!

— Другой. И оттуда проник человек. Поляк. Да, Вильям. Не демон. Не ящер. Такой же, как мы с тобой, обычный. И тоже ставил опыты. В Краковском университете. Дело случая, наши воздействия на мировой эфир совпали.

— У них тоже есть Польша и Краков? — О’Коннор, ещё минуту назад намеревавшийся предложить присесть и выпить чаю, совсем забыл о правилах приличия, настолько шокировало известие. Если бы его принёс не простак, хорошо знакомый с детства, чиновник решил бы, что разыгрывается глупая мистификация. — А Шотландия существует?

— Представь — да. Как часть королевства Великобритании и Северной Ирландии. Но имеет свой парламент. Даже килты там иногда носят — по праздникам, когда устраивают шествия и играют на волынках. К сожалению, мой польский гость мало слышал об их Шотландии.

— Где он?

— Сидит в лаборатории. Она у меня обширная, ассистент в отпуске, второй отпросился по болезни матушки. Никто не знает. Вильям! Если я сообщу университетскому начальству, пана Гжегожа Бженчишчикевича[1] немедленно заберут, штатная профессура всё присвоит, меня, бедного приват-доцента, отпихнут в сторону…

— Скорее всего, пришлого перехватят казаки. Чего же ты хочешь?

О’Нил приблизился вплотную и заглянул в глаза школьному товарищу снизу вверх.

— Пятьдесят тысяч рублей. На исследования и тайное содержание пана Гжегожа. Их мир похож на наш и в то же время отличается в корне! Там нет магии, Одарённых тоже нет. Я сам поверить не мог, пока не сводил его втайне к университетской рентгеновской установке. Просто шок — у поляка нет кристалла! Вообще! Только мягкие ткани. Они всего добились одной лишь техникой!

Здесь, в привычной реальности, зародыш кристалла хранил под лобовой костью даже самый распоследний ординар. Как иначе управлять амулетами?

— И столица мира у них — не Торжок? — предположил О’Коннор.

— Трудно поверить, но — нет! Вообще не сложилось мирового государства. Россия громадная, седьмая часть суши, в то же время едва заселена — меньше двух процентов мирового населения. А наша бывшая заокеанская колония, Соединённые Штаты Америки, находится в зените величия!

— Чёрт подери… Мой друг, ты хотя бы отдалённо представляешь важность своего открытия?

— Понимаю, — ответил приват-доцент. В его голосе не прозвучало ни единого звоночка торжества. Скорее — тревога от свалившейся заботы. Покатые плечи опустились совсем. — Наш мир получит огромный ресурс, гегемония русских падёт, Шотландия снова станет свободной… Не верится… Но какой ценой! Реки крови… Даже вообразить боюсь.

— Скорее русские спрячут в подвал твоего Гжегожа Бже… Бжези…

— Бженчишчикевича. Сам не сразу выговорил.

— Его. В общем, спрячут и выпотрошат все его знания. Значит, мы первые должны его укрыть.

Титулярный советник вернулся за свой стол, достал лист бумаги и ручку. Потом отодвинул от себя, решив не доверять написанному план дальнейших действий.

— Джил! Они счастливы, что овладели техниками, не требующими Дарований?

— Не сказал бы, Вильям. У них прокатились две мировых войны. Население всего-то восемь миллиардов.

— Луну освоили?

— Летали много раз. Удачно, не так, как наши. Намереваются отправиться на Марс. Их техника работает независимо от расстояния до Источника. Им вообще не нужен Источник.

— Всё на бензине?

— А также на ядерной энергии, — презрев отсутствие приглашения, Джил опустился в кресло. — Не спрашивай, что это такое. Пан Бженчишчикевич — тоже учёный, но не всезнайка. К тому же я у него не спросил.

Чиновник надолго задумался. Потеребил ручку-самописку. Зачем-то открыл и снова закрыл ящик стола. Наконец, решился.

— Для такого дела и пятьдесят, и сто тысяч — не проблема. Твоего поляка спрячем от русских. Будем работать, чтоб доступ к тому миру и его техническим секретам открылся вполне. И только нам.

Приват-доцент, вроде бы получивший то, ради чего шёл в высокое здание, сгорбился и опустил голову. Сейчас он ничуть не напоминал человека, способного изменить историю.

— Би-илли… Я боялся и надеялся одновременно, что ты не послушаешь и отдашь поляка русским. Тогда всё бы закончилось, не начавшись. Но… Мы же только что спланировали государственное преступление. Против самих основ Всемирной Российской Империи! Кошмар…

— Смеёшься? Называешь это планированием? Всего лишь первая прикидка. Добро пожаловать в революцию, дорогой Джил.

Ноздри уездного чиновника хищно раздулись. Открытие дурачка-одноклассника сулило невероятные перспективы, рядом с которыми карьера в губернской думе выглядела просто несерьёзно.

х х х

Прошло три месяца.

Если бы Гжегож Бженчишчикевич, тёртый жизнью немолодой человек, помнивший времена Войцеха Ярузельского и разгоны демонстраций «Солидарности», увидел одно из главных зданий Торжка, то ощутил бы оторопь. Словно ожил главный ужас, коим родители пугали с самого детства. Через весь фасад золотом на летнем солнце сияли три огромных литеры — К. Г. Б. Правда, означали они совсем иное: